Виктор Корж - Запас прочности

Страшно подобревший Василий Андрианович пригласил нас всех к перископу. Мы приблизились настолько, что при пятикратном увеличении уже можно было хорошо рассмотреть лежащий на прибрежных камнях теплоход. Неподалеку от него торчали из воды труба и мачты транспорта водоизмещением 10 тысяч тонн.

Любуясь этой картиной, мы чуть не были наказаны за любопытство. Когда до теплохода оставалось не больше семи-восьми кабельтовых, из-за его полузатопленных надстроек на полном ходу выскочил сторожевой катер. Он помчался на наш поднятый перископ. Мгновенно оценив обстановку, командир приказал погрузиться и лечь на обратный курс. Катер не долго преследовал нас и не сбросил ни одной бомбы. Матросы острили по этому поводу: мы так близко прижимались к грунту на полном подводном ходу, что своими винтами выбрасывали на поверхность моря камни со дна и тем самым не давали катеру подойти к нам близко. Шутки шутками, но я думаю, что у катера просто нечего было на нас сбрасывать, — он еще раньше израсходовал все бомбы, — а не то он еще показал бы нам, где раки зимуют…

Добить вражеский теплоход мы так и не сумели, но об этом позаботилась сама природа. Начавшиеся штормы так отделали утопленников, что нам не пришлось дополнительно тратить торпеду.

Потопить три больших судна за поход — результат отличный. Но нам не терпелось еще пополнить боевой счет. Снова и снова бороздим море. Но фортуна отвернулась от нас: ничего не попадается больше.

7 ноября, в Октябрьский праздник, получаем приказ возвращаться в базу. Берем курс на север. Оба дизеля работают на винт-зарядку. Несмотря на усиленное вентилирование аккумуляторной батареи, в отсеках сильно пахнет серной кислотой. Поднимаюсь на мостик подышать свежим воздухом. Ночь такая темная, что, сколько ни вглядываюсь, не могу рассмотреть даже нос нашего корабля.

— Наблюдатели! Не прятаться от ветра! Внимательнее смотреть!

Услышав этот строгий окрик старпома, не могу удержаться от улыбки. Попробуй-ка тут разглядеть что-нибудь!

Внезапно сильный удар потряс лодку. Ее резко накренило на левый борт. Послышались новые удары под килем, удаляющиеся к корме, потом лодка задрожала: и винты задело. Вглядываемся за борт — сплошная темень, ничего не разглядеть. Прыгаю в центральный пост, приказываю по переговорным трубам:

— В носу! В корме! Осмотреться в отсеках!

На мостик кинулся командир. Вслед за ним побежал Лошкарев. Прежде чем подняться по трапу, он, узнав, что я только что спустился с мостика, спросил:

— На кого мы напоролись?

— Ничего не было видно. Может, на катер дозорный?

Лев Александрович недоверчиво мотнул головой.

— Чтобы так накренить лодку, какого водоизмещения должен быть катер? Вы помните, еще до войны «С-101» случайно налетела на финскую лайбу, груженную солью. Она была водоизмещением в пятьсот тонн. Никакого крена не было. А щепки даже на мостике были.

— Может быть, щепки есть и у нас на палубе?

— Сейчас проверим.

Лошкарев поднялся на мостик.

В центральный пост вбежал мой помощник Виктор Сорокин:

— В кормовых отсеках все в порядке. Боюсь, винты пострадали. Особенно левый винт подвывать начал. Что это было? Как вы считаете?

— Не знаю.

С мостика спустился капитан-лейтенант Лошкарев. Сказал, что проверили всю верхнюю палубу. Нигде ничего не нашли.

— Надо вернуться и пошарить прожектором, может быть, подберем кого-нибудь. Тогда станет ясно, кого мы потопили, — предлагаю я.

— Ну нет! Так мы до того досветимся, что кто-нибудь нас самих возьмет на таран.

— Мне что-то кажется, что это была подводная лодка…

— Может быть.

Обеспокоенный командир, спустившись с мостика, прекратил этот разговор:

— Незачем гадать. Результаты у нас и так не плохи. Не будем приписывать себе еще эту не существующую лодку.

Но об этом разговоре я снова вспомнил спустя много лет. Мне попал в руки список немецких подводных лодок, погибших на Балтике. Среди них значилась «У-272»; она утонула от столкновения в ноябре 1942 года, возможно, именно в ту ночь, когда мы испытали удар, в результате которого у нас было вырвано полтора метра кованого форштевня.

8 ноября мы пересекли северную кромку нашей последней боевой позиции и полным ходом устремились к маяку Ристна, так как командир предполагал, что в штормовую погоду фашисты его включат для своих кораблей.

Качка была зверская. Как-то огромная волна закрыла всю кормовую надстройку, дизель, хлебнув воды в два цилиндра, стал как вкопанный. Два часа потребовалось мотористам старшины 1-й статьи П. Е. Догонова, прежде чем они смогли его снова пустить.

Свирепые северные ветры принесли с собой холод. Дождевые завесы вдруг сменились снежными зарядами.

Внутри подводной лодки тоже не прекращается дождь: влага, оседая на подволоке, падает на нас крупными холодными каплями. Постели отсырели. Шерстяные одеяла больше не греют.

— Папанинцам было в десять раз легче, — жалуется Лошкарев, натягивая шапку-ушанку и надевая капковый бушлат, прежде чем лечь в постель.

Электрогрелки, включенные в первом и седьмом отсеках — самых холодных, — мало помогают, и матросы буквально дрожат, К тому же и паек наш стал совсем скудным. Продукты подошли к концу. Крупа и сахар у нас отсутствуют еще с 20 сентября, после бомбежки у Гогланда, когда все наши запасы оказались в воде. А известно, что голодный человек сильнее мерзнет.

Приказываю в концевые отсеки отдать все грелки. Во втором и четвертом отсеках еще более или менее терпимо: их подогревают аккумуляторные батареи и приборы, сжигающие выделяющийся из аккумуляторов водород.

Самым уютным теперь считается у нас шестой — электромоторный отсек. Раньше отсюда все бежали — жара. А сейчас здесь толпятся все свободные от вахт. Это единственный отсек, в котором не каплет с потолка.

А в центральном посту появилась знаменитая «шуба английского короля». Так назвали пристегивающуюся цигейковую подкладку реглана капитан-лейтенанта М. И. Булгакова, который отстегнул ее потому, что реглан не налезал поверх капкового бушлата. В этой меховой подкладке было очень тепло, а на сатиновом черном верхе водяные капли в ярком освещении центрального поста сверкали брильянтами.

— В такой шикарной шубе даже английский король никогда в жизни не ходил! — сказал Михаил Иванович Булгаков, отдавая это сокровище в общее пользование вахтенным офицерам.

«Шуба английского короля» передавалась с вахты на вахту, и временному ее обладателю завидовали все.

Подошли к маяку Ристна. Напрасно мы ждали, что он зажжется. Проболтавшись в его районе целый час, решили пойти к маяку Тохкуна. Определиться же нам было необходимо.