Виктор Корж - Запас прочности

В 14.00 меня разбудил Сорокин. Доложил, что четвертый отсек заполнился хлором.

Схватив противогаз, бегу туда. В отсеке только командир отделения электриков старшина 2-й статьи И. Н. Васильев. Сидит в противогазе и с тревогой посматривает в люк. Аккумуляторы затоплены. Морская вода, смешиваясь с кислотой — электролитом, выделяет хлор.

Сорокин рассказывает, как было дело. Мотористы не заметили, что под клапан замещения в топливной цистерне попала ржавая проволока. Когда были на поверхности, вода текла незаметно, а погрузились — забортное давление увеличилось, и в щель ударил фонтан. Включили помпу — она засорилась. Пока удалили засосанную в трубу паклю, пока снова собрали магистраль, вода залила аккумуляторы. Сейчас течь устранили, но выкачивать воду нельзя, так как усилится выделение хлора. Решили до всплытия все оставить как есть, а вахтенного в отсеке менять через каждый час.

В 17.00 всплыли, предварительно выкачав из аккумуляторной ямы около трех тонн забортной воды. Провозились с батареей до двух часов ночи. Ничего, привели в порядок. Зарядка прошла нормально. Но в отсеке, несмотря на усиленную вентиляцию, еще долго пахло хлором.

18 ноября после полудня, когда мы еще лежали на грунте, послышались сигналы. Я думал, что это вызывают нас, и поспешил в центральный пост. Командир остановил меня:

— Не торопитесь, Виктор Емельянович. Этот сигнал нас не касается. Это вызывают «Л-3». Значит, она благополучно добралась.

Часа через три вызвали и нас. Когда ошвартовались у пирса, неподалеку у причальной стенки стояла «Л-3». Отдав распоряжения о зарядке батареи, иду навестить друзей. У причала встретился со старпомом «Л-3» капитан-лейтенантом Владимиром Константиновичем Коноваловым и инженер-капитан-лейтенантом Михаилом Андрониковичем Крастелевым. Поздравили друг друга с благополучным возвращением.

— Видишь, какое благополучное у нас возвращение, — сказал мне Михаил Андроникович, показывая на перископ, который согнут и всей своей длиной висит над палубой.

Друзья рассказали мне, что они попали на таран вражескому кораблю. Тумбу перископов свернуло на 45 градусов. Командирский перископ согнулся и повис перпендикулярно борту. Плавать с таким «тралом» среди минных полей было нельзя: все мины захватывал бы. Ночью всплыли и с огромным трудом при помощи талей развернули его в сторону кормы. Вот так и плавали без перископов…

Оглядываю лодку. «Л-3» — подводный минный заградитель. Превосходный, могучий и красивый корабль. Перед войной я плавал на таком же. Сейчас его не узнать. Ржавый борт весь во вмятинах и рваных ранах. Знаю, что и внутри корабля редкий механизм не пострадал от бомбежек. И все-таки люди воевали. На минах, поставленных гвардейской «Л-3», подорвались и затонули два транспорта.

Ночью под эскортом нескольких кораблей мы покинули Лавенсари.

Стоял десятиградусный мороз. За Шепелевским маяком начали попадаться шуга и битый лед, а после Толбухина маяка мы попали в 5-сантиметровый лед. Морские охотники не могли его преодолеть. Вперед пошла «Л-3». Своим могучим корпусом она пробивала путь. Лед звенел и скрежетал под ее форштевнем. Вслед за «Л-3» продвигались остальные корабли, вытянувшись длинной вереницей.

Пирс был заполнен народом. Казалось, весь Кронштадт высыпал в этот поздний час встречать свои возвращающиеся подводные лодки. Первым, к кому я попал в крепкие объятия, был Борис Дмитриевич Андрюк. Нам жали руки, тискали бока, неуклюже, по-мужски, целовали. Я плохо видел лица друзей: темно, да и глаза полны слез. Ничего не поделаешь: все же мороз!

Нашу лодку поставили в док. Только теперь, когда она вся была на суше, мы увидели, как она изувечена. Полтора метра форштевня вырваны «с мясом». По правому борту в легком корпусе зияет пробоина длиной 3,7 метра и шириной почти 2 метра. Стало понятно, почему лодка в последнее время так склонна была к неожиданным кренам.

Мы смотрели и удивлялись: как же мы плавали на таком корабле?!

Корабль нуждался в большом ремонте. Работы на нем уже развернулись вовсю. Ко всему привычные заводские рабочие с помощью матросов меняли листы обшивки, перебирали механизмы.

В «ремонте» нуждались и люди. Я, например, после похода весил меньше 50 килограммов. Все мы вымотались крепко. И вскоре нас по очереди стали направлять в «госпиталь выздоравливающих командиров». Размещался он в здании Государственного оптического института на Васильевском острове, рядом с Университетом. На дворе уже стояла зима, а здесь мы оказались в каком-то тропическом оазисе. В коридорах и палатах зеленели целые заросли причудливых растений. Благоухали яркие цветы. Здесь были рододендроны, филодендроны, агавы, орхидеи и кактусы. Высились стройные пальмы. Откуда они здесь и как они сохранились в блокадном Ленинграде?

Оказалось, доставили их сюда научные сотрудники Ботанического сада. Полуживые от голода и холода, эти энтузиасты на себе перенесли из разрушенных бомбами и снарядами теплиц эти редкие экземпляры тропической фауны и ухаживали за ними, как за капризными детьми.

Коллектив врачей госпиталя, руководимый военврачом 2 ранга Веригиной, окружил подводников вниманием и заботой. Нас кормили со всей щедростью, какая только могла быть в осажденном городе. Меня две недели продержали в постели, затем разрешили совершать небольшие прогулки по городу.

В Ленинграде жилось еще тяжело. Но с питанием стало немного лучше. Реже навещали город вражеские самолеты.

Героический город Ленина накапливал силы, чтобы разорвать кольцо блокады.

Мне разрешили съездить к семье. Утром 27 декабря грузовой автобус повез нас, 30 подводников, на аэродром. Тяжелый бомбардировщик ТБ-3 уже дожидался нас. Разместились в объемистом фюзеляже, где было десятка три ящиков, груженных каким-то «железом»: блокадный Ленинград все больше выпускал оружия и щедро делился им с другими фронтами.

Самолет старый, повидавший виды. Окна без стекол. В кабине мороз зверский. Кое-как устроились, кто где. Я втиснулся между двумя ящиками, поближе к прямоугольному окну. Отсюда было все видно, но дул такой свирепый морозный ветер, что глаза слепило.

Запущены моторы, и мы вырулили на взлетную полосу. Над нами низко, почти на бреющем полете, деловито пронеслись истребители, поднявшиеся с соседнего аэродрома. Тяжело завывая моторами, мы поднялись в воздух и, не набирая высоты, полетели на северо-восток. Сопровождающие нас «ястребки» И-16 пронеслись на контркурсе на высоте метров 500 и, лихо развернувшись, снова обогнали нас.

Меня кто-то дернул за ногу. Вижу капитана 3 ранга А. И. Маринеско. Он что-то говорит мне, но я не слышу из-за рева моторов. Маринеско показывает на окно. Смотрю туда. Истребителей прибавилось, их уже десятка полтора. Кружатся каруселью. Вижу вспышки. Стреляют… Да это же бой идет! Наш самолет, пустив две длинные очереди трассирующих пуль, еще ближе прижимаясь к земле, повернул на обратный курс. Мы благополучно сели на том же аэродроме. Полет продолжался минут двадцать. Пошли устраиваться на ночлег.