Виктор Корж - Запас прочности

Нас обступают со всех сторон. Крепко жмут руки. Обнимают. Желают счастливого плавания и возвращения с победой.

Старпом подает команду:

— По местам стоять, со швартовых сниматься!

Корабли охранения выходят из ворот Купеческой гавани на Большой рейд. Сумерки сгущаются. Слышу, комбриг, всматриваясь в горизонт, говорит командиру лодки:

— Погода неблагоприятная. Предупредите сигнальщиков, чтобы смотрели в оба. Возможна встреча с вражескими торпедными катерами.

Подошли начальник штаба бригады капитан 1 ранга Л. А. Курников и командир 1-го дивизиона капитан 2 ранга Е. Г. Юнаков.

— Пора, товарищ комбриг, — сказал Курников. — Все сделано. Оповещение отправлено. Тральщики приступили к контрольному тралению.

Простившись с друзьями, спешу на свой боевой пост в центральный отсек. До свидания, Кронштадт! До новой встречи!

С мостика долетает команда Думбровского:

— Сходню убрать!

Порвалась последняя связь с кронштадтским берегом. Даем ход.

— Прошли ряжи! — доносится доклад сигнальщика.

Летняя ночь слишком коротка, ее не хватит, чтобы пройти до Лавенсари, а двигаться днем нашему конвою опасно. Враг на обоих берегах залива сразу заметит и направит авиацию. Поэтому на траверзе Шепелевского маяка дан сигнал «Срочное погружение». Ложимся на грунт. Маневр выполнили хорошо, но можно бы побыстрее. Надо будет поговорить с командирами отсеков. А теперь отдыхать. Может быть, это последняя наша спокойная ночь. Оглядываю приборы. Глубина 18 метров, дифферент на нос 2 градуса. Цистерна быстрого погружения заполнена. Порядок.

За час до всплытия пообедали. Ждем сигнала с кораблей эскорта. Вот уже невооруженным ухом слышим сигнал: «всплывай».

Продуваем балласт. Слегка покачиваясь, лодка выныривает на поверхность. Командир взбирается по трапу. Долго возится с кремальерой люка, ругается. На помощь спешит военком Гусев. Вдвоем нажимают на крышку люка — не поддается. Через стравливающий клапан в отсек со свистом врывается воздух, пахнущий морской свежестью, но люк, как и прежде, не открывается. Приказываю трюмным открыть шахту вытяжной вентиляции. Туманный ветер дунул в центральный пост. Крышка люка неожиданно легко откинулась. Командир и комиссар выскочили на мостик.

По командам, которые мы ловим сверху, догадываемся, что наша лодка заняла место в походном ордере. Застучали дизеля.

Когда все улеглось, Сергей Прокофьевич вызвал меня на мостик.

— Как вы думаете, товарищ Корж, хорошо ли это, что после всплытия подводная лодка некоторое время оказывается слепой?

— Очень плохо, товарищ командир.

— А чем вы это можете объяснить?

— Моей непредусмотрительностью.

— Вот как? А я думал, что вакуумом. — Командир лукаво улыбается. — Но все-таки растолкуйте, в чем дело.

— В лодке создалось сильное разрежение. Причин тому три. Первая — хорошая герметичность всех магистралей, клапанов и прочих пневматических систем, значит, ремонт произведен на славу. Вторая — пока мы лежали на грунте, в лодке произошло сильное охлаждение воздуха, что сопровождалось конденсацией водяных паров. И наконец, третья, и, пожалуй, самая главная, причина — люди поглотили часть кислорода, а углекислота, образовавшаяся от дыхания, растворилась в воде, которая всегда скапливается в трюмах…

— Спасибо за популярную лекцию, — прервал меня командир. — Я лишний раз убедился, что наш старший механик человек весьма образованный. Но все же прошу иметь в виду, что в море теория должна приносить пользу, а не только объяснять неудачи.

— Помните: «Теория не догма, а руководство к действию», — добавил комиссар.

Сойдя в центральный пост, я первым долгом попросил штурмана:

— Миша, друг, наладь, пожалуйста, барограф, и давай мы его подвесим ну хотя бы вот на этих магистралях. А то мой нос не может отличить разрежение от давления.

Хрусталев смеется и обещает укрепить барограф прямо перед моим носом.

Вызываю Брянского, рассказываю ему, что произошло сегодня с верхним рубочным люком. Вместе обдумываем, как во время всплытия быстро уравновешивать внутреннее давление в лодке с атмосферным и как это делать в любых условиях, в том числе в шторм.

На рассвете прибыли на Лавенсари, небольшой остров, ставший нашим форпостом на Балтике. Не давая остыть дизелям, приступаем к зарядке аккумуляторов. Убедившись, что все в порядке, поднимаюсь на мостик. Командир стоит на пирсе в окружении незнакомых офицеров. Кроме них, поблизости никого нет. Я вспомнил, что на Лавенсари строгие законы. Днем всякое движение по острову запрещено. Из офицеров мое внимание привлек худощавый человек с суровым волевым лицом. Это оказался сам командир базы капитан 2 ранга С. Д. Солоухин. Я доложил командиру корабля о начатых работах. Сергей Прокофьевич спросил:

— По технической части мы ни в чем не нуждаемся? А то командование базы предлагает нам помочь, если мы случайно что-нибудь забыли.

— У нас все есть. Но литров триста питьевой воды добавить не помешало бы.

— Родниковой? — спросил низенький офицер в кожаной куртке.

— Обязательно родниковой, — обрадовался Лисин.

Все засмеялись, а я добавил:

— Если найдется полсотни электроламп про запас — скажем спасибо.

— К шести ноль-ноль все будет здесь, — сказал тот же офицер.

Посмотрев на часы, я недоверчиво качаю головой: вряд ли вообще что-нибудь мы здесь получим.

Все ушли по дороге, ведущей в лес. Возвращаюсь на лодку. На мостике вахтенный матрос, вооруженный автоматом, и Брянский. Советую Осипу Григорьевичу пойти отдохнуть, но он отвечает, что лучше подышит свежим воздухом. А воздух в то раннее утро был изумительный — влажный, напоенный запахами моря и хвои: лес на берегу спускается к самой воде. Солнце поднялось уже довольно высоко, его лучи пробивались сквозь ячейки огромной маскировочной сети, укрывавшей нашу лодку.

Без четверти шесть на дороге показалась повозка, запряженная гнедой лошадкой. Управлял колесницей пожилой матрос с залихватскими усами, одетый в чистую серую робу. На повозке — бочка и фанерный ящик. Взяв лошадь под уздцы, матрос повел ее по пирсу. Остановился возле самого борта лодки, лихо отдал честь:

— По приказанию командира базы доставил вам воду и лампы. Получайте!

— Давайте я распишусь в получении ламп.

— Не надо. Я сам распишусь потом на складе, — ответил матрос и поставил ящик с лампами у моих ног.

Я потрогал бочку. Вода действительно холодная, родниковая. Командир отделения трюмных Скачко и его матросы уже прилаживают шланг, чтобы перекачать содержимое бочки. Брянский подошел к лошади, погладил ей голову:

— Хорошая савраска. И как тебя, беднягу, не съели в голодное время?

— Да как можно! — возмутился старый возница. — Ребята с ней своим хлебом делились. Это такая работяга!