Виктор Корж - Запас прочности

Местные власти разрешили нам осмотреть оставшиеся неотправленными эшелоны. В управление железной дороги послали мичмана Московкина, нашего специалиста по аккумуляторам. Там его «обрадовали»: на путях осталось 2177 груженых вагонов. Что в них — железнодорожники не знают: документация утеряна. Представитель отдела подводного плавания штаба флота инженер-капитан 3 ранга А. К. Васильев, помфлагмеха инженер-капитан 3 ранга Н. И. Голенбаков и А. О. Московкин в мороз и вьюгу лазали по заваленным сугробами путям, вскрывали вагоны, осматривали их и снова пломбировали, ставя мелом условный знак, чтобы второй раз не соваться сюда. Работали много дней. Порой падали от изнеможения. И все же нашли. В вагонах оказалось шесть новых аккумуляторных батарей для разных типов подводных лодок. Вывезти через рельсы и сугробы 360 тонн этого хрупкого и громоздкого груза было нам не под силу. Отложили до весны.

Несмотря на трудности, ремонт шел успешно. Мы гордились тем, что наша лодка закончила его одной из первых. Рамазанов облазил весь корабль. Опробовали каждый механизм. Дивмех остался доволен.

Теперь мы стали нажимать на боевую подготовку. Но вскоре темп тренировок пришлось снизить: изнуренные недоеданием люди быстро устают. Стало ясно, что выпускать в море таких заморышей нельзя. С радостью воспринимаем известие, что экипажи лодок за 10 дней до похода будут переводиться на усиленный автономный паек. Матросы отнеслись к этому решению восторженно, словно им вручили бесплатные путевки в самый лучший санаторий.

Чуть пригрело солнышко — и фашисты ожили. Весь апрель они беспрерывно обстреливали город. На стенах домов появились памятные ленинградцам надписи: «Граждане! Эта сторона улицы при артиллерийском обстреле наиболее опасна». Фашистская авиация тоже стала появляться в воздухе. Но все более успешно ее перехватывают краснозвездные истребители. Один вид их уже вселяет в нас бодрость.

Участившиеся обстрелы вынудили и нас перевести корабли в более безопасное место. Для этого надо было развести мосты. Выделили специальный отряд матросов. Механизмы мостов, к которым с самой осени никто не прикасался, капризничали, отказывали. Подъемные части Дворцового моста мы так и не смогли развести до конца. Когда проводили под ними плавбазу «Смольный», задели за пролет гротстеньгой. Верхняя часть огромной мачты во тьме (корабли переходили на новую стоянку только ночью) полетела вниз, круша все на своем пути. К счастью, никого не задело. Замечу сразу же, что через три дня на «Смольном» красовалась новая гротстеньга. Она так сияла свежей краской, что шутники упрашивали кочегаров:

— Дымите погуще, надо закоптить это золото, а то фашисты сразу его засекут, все снаряды сюда полетят.

Но больше всего мы опасаемся за только что оборудованную станцию размагничивания. Дебаркадер, на котором она разместилась, так нарядно покрашен, что в глазах рябит. Станция размагничивания — детище начальника техотдела флота инженер-капитана 1 ранга Н. Н. Кудинова, его гордость. Он сам следит за ее работой.

На станцию размагничивания мы возлагаем большие надежды: она должна сделать подводные лодки неуязвимыми для магнитных мин. И надо сказать, надежды эти во многом оправдались.

Как-то я заглянул к Ильину. Дивизионный штурман что-то чертил на карте.

— Что это ты делаешь?

— Обозначаю границы моря.

— Какое же тут море? Это же Нева!

— В этом месте она больше не река, а море, «Охтенское море».

— Название сам придумал?

— Ничего я не придумывал. «Охтенское море» уже фигурирует в наших оперативных сводках. Это наш полигон.

Новоявленное море тесно — кусок реки между Литейным и Охтенским мостами, — вдобавок формой своей напоминает крюк подъемного крана. Здесь сильное течение — обстоятельство, совсем не подходящее для полигона, но зато глубины достигают 15–18 метров.

В штаб бригады посыпались заявки на «Охтенское море». С вечера до утра «малютки» и «щуки» бороздят эту лужу, погружаются и всплывают, часто с большим дифферентом на нос или корму — сказывается неопытность трюмных и рулевых. Прошла через полигон и «М-97». Маленькая, юркая, она ныряла и снова выскакивала на поверхность, словно резвящаяся утка. Мы и не догадывались тогда, что именно этой «малютке» под командованием капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова выпадет честь стать первой ласточкой, проложить в море путь остальным лодкам.

Подводники жили ожиданием больших походов.

Мне поручили отвезти в Кронштадт баллоны с кислородом, а оттуда захватить электрические приборы. Наш тихоходный «Бурбель» — маленький буксирный пароходик, — отчаянно загребая носом воду, шел по Морскому каналу, когда враг открыл огонь. Снаряды падали довольно близко, и при каждом взрыве я с опаской косился на баллоны. Достаточно шальному осколку угодить в них — от «Бурбеля» и от нас следов не останется. Но ничего, прошли. На обратном пути нас снова сопровождали взрывы вражеских снарядов. Вернулись в Ленинград невредимыми.

А здесь, как всегда, хлопот по горло. Надо грузить на лодку новую аккумуляторную батарею. Пробиваем путь к заброшенным железнодорожным вагонам, вытаскиваем из них тяжелые эбонитовые баки, со всеми предосторожностями устанавливаем на платформе грузовика, везем, дрожа на каждом ухабе. Потом аккумуляторы опускаем на талях внутрь лодки. Вторые сутки весь экипаж трудится почти без отдыха. Старшина группы электриков Петр Ляшенко подгоняет матросов:

— Веселее давай! В море отдохнем!

Когда аккумуляторы были на месте, я пошел на плавучую зарядовую станцию. Это знаменитая «L-55» — английская подводная лодка, потопленная нашими моряками в 1919 году, а после поднятая со дна. Впоследствии ее переоборудовали под плавучую зарядовую станцию. Начальник «иностранки» старший инженер-лейтенант Александр Никитич Чернышев, выслушав меня, задумался:

— Командир дивизиона занят, не пробраться к нему. А без него я не могу перегнать свой корабль. — Потом махнул рукой: — А, ладно, будь что будет!

Малым ходом «L-55» отошла от плавбазы и вскоре ошвартовалась у нашей лодки. Я понимал, что Чернышев многим рискует: ведь у него не было права на самостоятельное вождение корабля. К счастью, все обошлось благополучно. Инженер распоряжался на мостике, как заправский командир, и самое трудное — швартовку — осуществил с блеском.

После ужина на плавбазе мне повстречался начальник мастерских Брянский. Сообщил, что винты лодки в полном порядке (а с ними ему пришлось немало повозиться), и вдруг спросил:

— Как вы думаете, если я попрошусь к вам командиром группы движения, меня не отругают?