Владислав Микоша - Рядом с солдатом

Да, конечно, мы никак не ожидали. Чаплин вел, как нам было известно, довольно затворническую жизнь и в последнее время мало встречался с коллегами.

И вот наконец мы стоим у входа в большой зал и встречаем гостей. Подходят знакомые уже по встречам на киностудиях актеры, режиссеры, продюссеры и совсем незнакомые люди. Всем мы крепко жмем руки, говорим добрые слова приветствия. Но Чаплина все пет и нет.

— Неужели не придет? — волнуется Лыткин.

— Не может быть! Обещал, значит, придет! — успокаивает нас консул.

Вдруг в переполненный зал быстро вошел небольшого роста, скромно одетый человек с седой головой и молодым лицом, широко улыбаясь, пошел нам навстречу. Ни с кем не здороваясь, ни на кого не обращая внимания, он протянул нам руку. Мне показалось, что мы всегда были знакомы с этим человеком. Он с добрым любопытством заглядывал нам в глаза и после обмена рукопожатиями с сильным акцентом произнес по-русски:

— Гайда, тройка, снег пушистый!.. Твои губы шепчут о любви!.. На этом мой русский истощился, перехожу на английский! Не правда ли, это смешно?.. — Чарли Чаплин весело рассмеялся.

Все вокруг тоже смеялись. Было весело и просто.

Чаплин стоял перед нами совсем не такой, каким мы привыкли видеть его на экране. И в то же время не узнать его было невозможно. Только его большие глаза с синими искорками могли одновременно быть и веселыми и грустными…

— Мы — ваши старые друзья, мистер Чаплин, — сказал Лыткин. — Знаем и любим вас уже многие годы. И вы даже не подозреваете, сколько у вас друзей в Советском Союзе.

— Разве я популярен в России? Ведь мои фильмы так редко у вас показывают.

— Что вы! Каждый наш мальчишка — ваш друг… Вас знают в любом уголке страны. — Я замялся, трудно было вот так просто объяснить человеку, что он такое для каждого из нас. Потом я стал рассказывать. Рассказал, как познакомился с ним впервые, когда в двадцатых годах весь Саратов вдруг оклеился странными и притягательными афишами. На них не было загадочных названий «фильмы», не было блистательных заманчивых имен, да и вообще не было никакого текста. С белого полотна смотрели чернью глаза под черным котелком человека с черными усиками, с тростью и в стоптанных башмаках.

Афиши были всюду, висели долго и стали просто неотъемлемой частью города. Потом появились другие, с тем же рисунком и с лаконичным звучным именем «Чарли Чаплин». Имя врезалось в память как удачная рифма, интриговало и жгло любопытством.

Потом пришла большая любовь. Он был ни на кого не похожим, своим, близким п знакомым. Это была хорошая привязанность к любимому герою, над которой даже никто очень не задумывался.

— А вы видели «Диктатора»? Похоже? — спросил Чаплин.

— Да, в Лондоне, под бомбежкой…

— Знаете, в сорок первом году меня хотели судить за фильм как подстрекателя к войне… Это было седьмого декабря. Не правда ли, смешно?

7 декабря 1941 года был день, когда японцы напали на Перл-Харбор.

Тогда, в Лондоне, мы были потрясены с первых кадров «Диктатора». Такого Чаплина мы еще но знали. Мы многого еще не знали о нем. Не знали и того, что менее года тому назад — 22 июля 1942 года — он произнес речь, которая транслировалась по радио на митинге в Медисон-сквергарден. Я прочел эту речь намного позже, в его автобиографии. Тогда Чаплин сказал:

«На полях сражений в России решается вопрос жизни и смерти демократии, судьба союзнических наций — в руках коммунистов. Если Россия потерпит поражение, азиатский континент, самый обширный и богатый в мире, подпадет под власть фашистов… Останется ли у нас тогда хоть какая-нибудь надежда одержать победу над Гитлером?.. Если Россия будет побеждена, мы окажемся в безвыходном положении.

…Нам необходимо… прежде всего немедленно открыть Второй фронт… одержать этой весной победу… попытаемся сделать невозможное. Не забудем, что все великие события в истории человечества представляли собой завоевания того, что казалось невозможным…»

— Да! Я забыл посмотреть, кто же здесь есть, — сказал Чаплин, надел очки и быстро оглядел зал. Ни на ком не остановив взгляда, он продолжал беседу дальше, будто, кроме нас, никого вокруг не было. Он заговорил о последней хронике с фронта, разгроме гитлеровцев под Сталинградом.

— У фашистов лица настоящих дегенератов. А какое независимое, одухотворенное выражение лиц у советских офицеров. Допрос пленных немецких генералов — полная драматизма сцена. Она даже ночью мне снилась…

Рассказывая об увиденных кадрах, Чаплин преображался, его мимика, глаза, руки говорили не меньше слов. Прощаясь, он взял с нас слово обязательно посетить его студию.

…И вот мы не едем, а будто летим на студию к Чаплину. Резко скрипнув тормозами, машина остановилась у зеленых, увитых диким виноградом ворот. Высокий привратник, судя по орденским ленточкам на груди, ветеран прошлой войны, приветливо распахнул перед нами дверь.

— О» русские ребята! Заходите, заходите, пожалуйста! — говорил он, широко улыбаясь, — мистер Чаплин будет с минуты на минуту. Разрешите поздравить вас с успехами на фронтах. Сейчас радио принесло потрясающую новость: русские гонят Адольфа обратно в Германию! Вот это сенсация!

За воротами послышался нетерпеливый гудок, наш восторженный собеседник распахнул широкие ворота, и во двор мягко вкатился черный старомодный «роллс-ройс».

Распахнулась дверца, и Чаплин, веселый и оживленный, выскочил нам навстречу, крепко потряс наши руки. Из машины вышла совсем юная девочка. Когда она подошла к нам, Чаплин представил ее:

— Уна, моя жена и будущая кинозвезда, но все это у нас впереди. — Он счастливо рассмеялся. — Уна, поздоровайся с мальчиками.

Уна расцеловала каждого из нас, как старых друзей, и супруги радушно повели всех в просмотровый зал.

— Я покажу вам, друзья, один свой старый фильм, который сделал восемнадцать лет назад. Он ровесник Уны. Не правда ли, смешно? — И Чаплин опять залился веселым счастливым смехом.

Пока мы рассаживались в маленьком узком зальчике, Чаплин перепрыгнул через пару раскладных стульчиков, на ходу сбросил с плеч легкое пальто, подбежал к роялю и сыграл что-то очень бравурное. Потом закрыл крышку, пробарабанил по ней несколько тактов и повернулся к нам:

— Шостакович! Не правда ли, это смешно?

Эга фраза — его постоянная поговорка.

С того момента, как погас свет, и до того, как он снова зажегся, мы смеялись до слез, до боли в животе. Чаплин смеялся с нами вместе, будто тоже впервые видел фильм.

— Не правда ли, это смешно? — спросил он, как только мы пришли в себя от хохота.

Потом настал наш черед. Мы решили показать документальный фильм «Черноморцы», который мы с Дмитрием Рымаревым снимали во время героической обороны Севастополя. Фильм неделю назад прислали в наше консульство.