Владислав Микоша - Рядом с солдатом

— Вы слышали? Работает лебедка! На малых оборотах!

— Неужели поступила команда? — наивно обрадовался Соловьев.

— Ребята! Якорь вирают!

— Да, команда поступила — только не от японцев, а от нашего капитана — смываться, пока туман! Завтра будет поздно! Какой молодец! — пояснил всезнающий Лыткин.

— А помнишь, что он нам вчера говорил? В тумане пролив непроходим.

— Но другого-то выхода нет!

Мы были возбуждены, разговаривали, не видя друг друга. Вместе с тревогой в нас вселилась уверенность. Мы радовались смелости и отваге нашего капитана.

— Представьте, как будет здорово, если пройдем! Утром рассеется туман, и какую эмоцию озарит солнце на роже этого самодовольного японца?!

— Здласьте и плостевайте, господина самулая! — пародировал Василий Васильевич.

Разговор прервала тихо заработавшая в недрах «Трансбалта» машина, и мы двинулись вперед. Всю ночь ни один человек на судне не сомкнул глаз. Мы до утра просидели на мокрой банке в полном мраке и неизвестности. Туман рассеялся только в одиннадцать часов утра. Мы были далеко от пролива Лаперуза, в наших территориальных водах.

Только по прибытии в Москву мы узнали, что на обратном пути из Владивостока в Сап-Франциско «Трапсбалт» торпедировали «неизвестные» подлодки, и он затонул в районе пролива Лаперуза. Команду спасли японцы.

Замкнулось кругосветное кольцо, я снова на родной земле, снова на берегу Черного моря в разбитом, сожженном Новороссийске, только что отбитом у врага. Пробую вспомнить, вернуть в сегодня этапы драматических мгновений всего безвозвратно ушедшего, что так волновало, тревожило и радовало. Время… Неумолимое время — шагающее, плывущее, летящее и неведомое…

Время в своем стремительном движении вперед теряет на пути пережитые события, и они, как вехи истории, замирают в веках на страницах книг, полотнах живописи, в миллионах метров кинопленки, снятых нами — фронтовыми кинооператорами…

Кинохроника — машина времени — может «отработать назад» и воскресить пережитое. Оборона Одессы, Севастополя и Кавказа, горящий Архангельск, трагические рейсы караванов с конвоями вокруг света, пылающий Лондон и сверкающая беспечная Америка. Время затеряло в пути пережитое, и мы можем теперь воскресить его только для размышления, чтобы никогда не забыть и не дать повториться.

…Бой затих. Последние его отголоски растаяли за Волчьими воротами. Новороссийск в наших руках. Ровно год и шесть дней назад 10 сентября 1942 года — фашисты были остановлены у цементных заводов «Октябрь» и «Пролетарий», и вот 16 сентября 1943 года сдаются в плен жалкие остатки гитлеровских войск.

Когда отгремел бой в Новороссийске, навстречу нам вышла единственная пожилая женщина, чудом уцелевшая в городе. Фашисты расстреляли или вывезли на каторгу всех жителей города.

Я дома. На своей горячей от боев земле, среди своих друзей. Только Петро не вернулся из Севастополя… Мы снимали героические действия 18-й армии по освобождению Новороссийска вместе с Михаилом Пойченко, Марком Трояновским, Дмитрием Рымаревым. Потом вместе с войсками Северо-Кавказского фронта дорогого всем нам генерала Ивана Ефимовича Петрова мчались мы по разбитым пыльным степям… Шел сентябрь сорок третьего, и дорога неумолимо вела нас к Черному морю, к Тамани. А там, впереди, — Крым, Севастополь…

Немцы с колоссальными потерями откатывались к Керченскому проливу. До самой Тамани наши части гнались за ними по пятам. Была осень, все побережье окрасилось в оранжево-пурпурные тона. На нашем пути, слева и справа, пылали в осеннем наряде бесконечные виноградники. Отяжеленные переспелыми гроздьями, они притягивали к себе томимых жаждой бойцов. Немцы, отступая, минировали — и не только дороги. Разгоряченные преследованием врага, солдаты сворачивали по пути в заманчивые виноградники и погибали на минах. Минеры не успевали даже поставить предупредительные таблички.

С передовым отрядом мотопехоты мы на полуторке с зеленым фургоном вместо кузова мчались в облаках оранжевой пыли к Тамани: Дмитрий Рымарев, начальник фронтовой группы Н. Б. Левинсон и два Кости — ассистенты Дупленский и Ряшенцев. Водитель Федя Дмитриенко сменил нашего друга Прокопенко, пропавшего без вести в Севастополе.

У станицы Новостеблневской немцы словно опомнились, оказали сопротивление. Позиция для них была очень удобной — между морем и большим лиманом. Это стало единственной возможностью противника сдержать порыв наших частей, чтобы дать время переправиться своим войскам через Керченский пролив и закрепиться в Крыму.

Вечером, пока еще не совсем стемнело, мы присмотрели небольшой холмик, не занятый врагом, и, когда стемнело, пробрались на его вершину, замаскировались в оставленной гитлеровцами траншее. Обзор с этой высотки был отличный, просматривались глубоко в тыл немецкие позиции. Я установил на штативе огромный телеобъектив и прикрепил к нему «Аймо». Камера выглядела каким-то жалким придатком к стволу объектива.

— Скажите, какого калибра этот странный миномет? — спрашивали наши бойцы.

— Тысяча триста! — отвечали мы с гордостью.

И действительно, фокусное расстояние объектива соответствовало этой цифре. Когда рассвет открыл передо мной панораму, я увидел как на ладони немецкие позиции и участок асфальтированного шоссе, которое вытянулось от них к нам. Это было удивительное зрелище: шоссе с обоих концов было до отказа забито — и у фашистов и у нас — техникой и войсками… Только короткий его отрезок, про-сматриваемый с обеих сторон, оставался абсолютно пустынным. В нашу сторону вражеские машины шли порожняком, а обратно возвращались заполненные солдатами. Гитлеровцы спешно отходили…

Впервые удалось спять отступление врага зримо и убедительно. Поспешно уходила техника. Переполненные грузовики увозили солдат. Изредка по обе стороны дороги тяжелые взрывы вздымали коричневую землю, но на них в спешке, кажется, никто не обращал внимания.

Камера работала. Я неотрывно следил в визир-бинокль за происходящим, фиксируя кадр за кадром. Рядом стояли Дмитрий и Федор, нетерпеливо дожидаясь возможности заглянуть в визир.

Пока я заводил пружину, Рымарев заглянул в визир и крикнул:

— Танки! Танки! Снимай скорее!

Я прильнул к камере и поймал в кадр несущийся Т-34. Он явно кого-то преследовал. Из ствола время от времени вырывалось пламя, но звук выстрела доходил намного позже.

— Наш танк преследует немецкую танкетку! — успел я по ходу действия сказать друзьям. Я снял, как она, прячась за косогор, стремилась ускользнуть от догоняющих ее снарядов.

— Попал! Попал! Ура, горит!

Мне было видно, как открылся люк и двое гитлеровцев нырнули в желтую траву и расползлись в разные стороны.