Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

В Англии, приняв учение Виклефа, может быть, заблуждался Ян Гус; зато и был он изжарен на Константском соборе. Жаль, что за догматами веры не обратился он к Царьграду, тогда еще (в 1400 году) турецким мечем не покоренному; Господь Бог спас бы его, а они утвердились бы в Богемии. Хотя немцы и почитают его предтечею Лютера, но поносят его, ибо он первый с успехом дерзнул сильно восстать против католицизма и германизма, враждебных славянской породе. Не менее того, немецкие историки стараются затмить славу неукротимого, неумолимого предводителя гуситов Ивана Жижки и преемника его великого Прокопия. Чехи не смели доныне вступиться за них; авось ли между чешскими или нашими писателями найдется, наконец, защитник памяти сих трех бессмертных мужей.

Ровно через две недели после того скончался он в Веймаре от приключившейся ему внезапно болезни. Он был сложения крепкого и мог бы долго прожить; но во время пожара, бывшего в Париже, на празднике у князя Шварценберга, по случаю свадьбы Наполеона, где сгорела и невестка самого Шварценберга, спасающейся толпой был он опрокинут и истоптан. Он вышел с обгоревшими волосами и руками и никогда в здоровье своем после того поправиться не мог. Согласно желанию его, похоронили его в церкви Павловского, где императрица поставила ему памятник, с надписью: «Другу супруга моего».

Такая роскошь тогда недавно еще распространилась в Париже; для меня была она предметом удивления в наемной квартире. Ныне, говорят, благодаря успехам промышленности и соревнованию промышляющих, можно найти ее даже в каморках привратников.

Длинный роман его жизни оканчивается благополучно: он давно живет в Варшаве и, кажется, не имеет нужды делать долги.

Ныне дом этот не существует: его сломали, и на его месте построили прекрасную Церковь Лореттской Богоматери.

Разумеется, что в большой части России между крестьянами нельзя найти такого довольства. Отцы, мужья и братья этих женщин живут в Москве и в Петербурге, сидельцами в лавках, половыми в трактирах, другие извозчиками. Тут на самой проезжей дороге харчевничают они, а в свободное время, без больших затруднений, ловят и продаюсь осетров и стерлядей. Все народ промышленный. Жены их не опаляются летним зноем, рано не отцветают, не знают утомительной полевой работы, одну только домашнюю: шьют, ткут, прядут, стряпают, да разве занимаются коровником. Вот почему они скорее принадлежать к разряду мещанок.

Ужасное слово, при котором для спасения жизни все должны были падать ниц дабы захватившим судно дать время ограбить его.

Гаврила Герасимович Политковский, некогда правитель канцелярии министра финансов, графа Васильева, потом директор Медицинского Департамента, губернатор и наконец сенатор, человек умный, тонкий, проворный, но надобно полагать бескорыстный, ибо ничего почти не оставил сыновьям своим, которые зато умеют наживать миллионы или нечто на то похожее.

Меньший брат его, барон Лев Карлович, ныне в числе московских вельмож.

Подобно росту своему, Виадо впоследствии высоко подняться не мог, а Эспехо имел счастье понравиться старшей дочери Бетанкура, Каролине. В аристократической гордости года полтора родители не соглашались выдать ее за него, видя в нём испанского шляхтича, гидальго. Но где же было взять гранда? Брак состоялся, и это много послужило к его повышению.

После того в двух губерниях был он вице-губернатором, когда водочная продажа не отдавалась на откуп, а находилась в непосредственном управлении казенных палат. Зато ни одного губернаторского места не хотели им замарать. Теперь он управляющим Главного Казначейства в Петербурге.

Её набожность, её уединенная жизнь до высочайшей степени возбуждала любопытство праздных провинциалов; оттого множество догадок, выдумок. Пострижение в монахи одного юноши, воспитанного в доме отца её, подало мысль о целом романе. Утверждали, что когда влюбленные признались князю во взаимной страсти, он объявил им, что брак их дело невозможное, ибо молодой человек его побочный сын и на сестре жениться не может; тогда оба дали обет посвятить себя монашеству. Одна путешественница, английская леди, бывши в Москве, посетила и Троицкую Лавру, где отец Антоний, мнимый любовник, был тогда наместником. Ей рассказали о поэтическом начале его жизни, она составила из этого трогательную повесть и напечатала ее в одном великолепном кипсеке. А я полагаю, что, наследуя упрямству отца, девица просто отказывалась от света, потому что он желал ее видеть в нем и того требовал.

Её добросовестный, ребяческий разврат, сказал Лермонтов.

Тогда во Франции часто повторялся стих Вольтера: «Первый кто попал в короли, был счастливый солдат».

Жуковский, слушая иногда суждения сих господ, говаривал им: «Послушайте, ребята; ведь вы ребята».

Я было и забыл сказать, что сумасбродная и неизъяснимо-привлекательная единственная дочь его Стефания еще в 1818 году вышла за любезного моего Базена. Мы очень с ней подружились, и у неё-то часто встречал я забавника отца её.

Стихи Пушкина, в Евгении Онегине .

С ним случился тогда презабавный анекдот. Екатерина приняла его у себя в кабинете, осыпала ласками и велела ему быть при представлении в Эрмитажном театре, только в закрытой ложе. Он в ней соскучился, пошел бродить за кулисы и забрался на самый верх. Уставши, присел он на какое-то седалище, которое вдруг стало опускаться; он закричал, его успели приподнять, и видны были одни только его ноги. Это было облако, на котором был должен спускаться Меркурий. Что, если б он показался двору и приезжим гостям? Екатерина очень смеялась, когда ей рассказали об этом апропо.

Карбоньер скоро оправдался и перешел в военно-инженерное ведомство; а Вельяшев даже умер под судом.

Смирный, честный и трудолюбивый помощник Ранда, совсем на него непохожий.

В это царствование ленты и звезды сохраняли еще свою цену; их не бросали на всех медиков, профессоров, архитекторов и тому подобных людей. Если который из них, бывало, получит орден в петлицу или на шею, то бывал тем счастлив на всю жизнь. Когда знаменитому Гваренги дали Владимирский крест 4-й степени, он не снимал его и всегда подписывался с тех пор Cavaliere di Guarenghi.

Один случай покажет всю бесчувственность этого бессовестного человека; мне его рассказывали очевидцы. Когда он начальствовал в Бухаресте, занял он у одного провиантского чиновника до десяти тысяч казенных денег. Вскоре другой чиновник приехал первому на смену и стал требовать сдачи. Тот убедительно умолял должника о заплате, представляя, что он рискует попасть под суд и быть разжалован. «Подожди, помилуй, неужели ты мне не веришь?» всегда был ответ; последний же был — приглашение к себе на бал. Несчастный явился и в промежутке танцев стал посреди залы и воскликнул: «Знаете ли, господа, мы у кого? У злодея, у вора». С тем вместе вынул он пистолет и тут же застрелился. «Мой Бог (известная поговорка Милорадовича), — закричал он, — что это значит? Велите скорее вынести этого сумасброда», а после того, как бы ни в чём не бывало, принялся за мазурку.