Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

После вышла она замуж за немецкого учителя гимназии Мауса. По смерти его она, как путная, как грамотная, сделалась гувернанткой при детях в одном честном дворянском семействе, в уезде живущем. О Русь, с её алчностью к европейскому просвещению!

Шишков стал называться министром народного просвещения и главноуправляющим духовными делами иностранных исповеданий.

Действительно, не прошло двух лет, как обе старухи скончались в неоплатных долгах. И некогда богатая невеста, бедная Панчулидзева, должна была искать себе пропитания, определившись в Смольный монастырь инспектрисою классов.

В Одессе не нужно говорить каменный дом, ибо в целом городе один только деревянный, русским купцом за большие деньги на славу построенный.

Следуя принятому моими сослуживцами обыкновению, отныне не иначе буду называть Воронцова. Говоря о других графах, прибавляли они их фамильные имена; этот один был для них просто граф настоящий; иногда прибавляли они только слово наш.

В этом доме продолжал жить Инзов, даже когда оставил должность наместника; граф Воронцов согласился, чтобы из областных доходов был он для него нанят. Он был построен весьма непрочно и поврежден землетрясениями. Вместе с стареющим жильцом своим приходил он в разрушение. Теперь, слышно, он в развалинах.

Следующим летом веселил он всю Одессу. Ему вздумалось прикинуться влюбленным в единственную дочь князя Петра Михайловича Волконского, которая находилась тут с матерью. Ни той, ни другой не был он представлен, а первую преследовал он на бульваре с апельсинами и конфетами. И хотя они не были приняты, через кого-то предложил он свою руку. Отказ смутил бы другого; его нимало, и бедная княжна не могла выйти на улицу, на гулянье, чтобы не видеть его по пятам своим. Наконец, принуждены были его куда-то отправить с комиссией.

Забавно, что будущий зять её ***, уже женатый на её дочери, рассказывал при мне будто в порицание нравов Екатеринина века, как он в ребячестве был очевидцем этого срама.

Нет сомнения, что польки заимствовали у евреек сию страсть к покорению всемогущих. Сколько есть между ими Эсфирей! И сколько бедных русских генералов, запутанных в сети даже простонародных Юдифей, как Олоферны, теряют головы, и оттого хладеют в своему отечеству!

Всё это, говорят, ныне существует, благодаря неусыпным попечениям молодого еще и деятельного градоначальника Левшина.

Случилось нечто забавное: творение сие с язвительными замечаниями Блудова отправлено было обратно к полномочному наместнику. А как Инзов продолжал исправлять сию должность до самого приезда графа Воронцова, а тот промешкал в дороге, то оно успело еще попасть в руки самого автора. Можно себе представить стыд и гнев последнего!

Раз сказал он мне: — Вы, кажется, любите Пушкина: не можете ли вы склонить его заняться чем-нибудь путным под руководством вашим? — Помилуйте, такие люди умеют быть только что великими поэтами, — отвечал я. — Так на что же они годятся? — сказал он.

Когда начальник в негодовании делал подчиненному строгое замечание, между военными это называлось распекать, а между штатскими дать напрягай. Сии слова, кажется, начинают вовсе выходить из употребления, и для того одно из них хотел я здесь сохранить.

Раз на танцевальном вечере у графа случилось мне сидеть между Раевским и графом Александром Потоцким, братом *** и по доброте своей выродком из Потоцких. Он сказал мне на ухо: «позвольте мне вас предостеречь, вы так откровенно и приязненно разговариваете с вашим соседом, может быть, не зная, что это самый опасный и ядовитый человек». Я поблагодарил его и сказал потихоньку, что с такими людьми всегда говорю осторожно.

Эти Замечания составляют приложение к шестой части Записок Ф. Ф. Вигеля. Написано в октябре 1823 года.

Жители Лифляндии, Эстляндии и Курляндии суть маймисты и латыши, владеют же ими немецкие рыцарские фамилии. Минская губерния, Волынь и Подолия населены русскими греческого исповедания, а управляются поляками-католиками. Финны населяющие Финляндии не имеют ничего общего, ни происхождения, ни языка со шведами, которых они не любят, но которых законами они управляются. Христианская Грузия была под игом персов-магометан; Польшей до нас владели саксонцы или французы, а Молдавией греки, по назначению турок, и первых они еще более ненавидят, чем последних.

Тогда еще не было двух членов от короны. Наместник имел голос как председатель; но пять депутатов, маршал и чиновник от короны, которые почти все молдаване, имели всегда на своей стороне большинство голосов.

Сие тем между прочим доказывается, что, для уменьшения его наружной важности в глазах жителей, самый дом, для его заседании избранный, по тесноте своей и безобразию едва ли бы приличен был для помещения нижнего земского суда.

Он перешел через Прут со своими цыганами и арнаутами почти вооруженною рукою. В то время была чума, и он не соглашался выдержать карантин, пробился сквозь кордон и за то был посажен тогдашним правителем Стурдзою в Измаильскую крепость, где и просидел насколько месяцев. Сим наказанием был он избавлен от ссылки.

Генерал Инзов, по самым неоспоримым доказательствам его земляков, снял с него после чин спатаря или полковника, им самовольно присвоенной, и оставил его по прежнему меделничером, то есть, по нашему, много-много губернским секретарем.

Два года сряду проводил он у генерала Бахметева всё свободное от службы и плутней время и пользовался неограниченной его доверенностью. Выходя от него, бежал он домой, чтобы сочинять молдаванам на него просьбы. Добродушный и простосердечный Бахметев не хотел тому верить до тех пор, пока принесли ему в доказательство черновые бумаги. Сама природа отличила его цветом предателей: у него шерсть рыжая, как у Иуды.

Законная супруга Курика, горбатая Васти его, живет в заточении и умирает с голоду в Севастополе. Прожив или присвоив себе приданый её капитал, не хочет он о ней теперь и слышать.

Все его строения отличаются непрочностью, а о знании и вкусе уже и говорить нечего; всякий тринадцатилетний воспитанник Академии Художеств имеет право осмеять его.

Оргеевский цынут, в котором находится Кишинев, отменно изобилен лесом, а владельцы домов скупятся сделать деревянных выкрашенных заборов и огораживают плетнем, на который накидывают хворост такой длины, что подле заборов ходить нельзя.