Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

От Липецка до Ельца следовал я маршруту Лубяновского. Говорили, что тут от сорока до пятидесяти верст; мне показалось, что более полутораста. Ночью, на наемных лошадях, без перемены и по ужасным проселочным дорогам, мне приходило не в мочь. Замечательно было одно большущее село, называемое Патриаршим; за ним по мостику переехал я через узкий Дон и вступил в Орловскую губернию. Не совсем было рано утром, когда 10-го числа приехал я в Елец.

По народонаселению своему и по наружности город этот больше и красивее многих губернских. В нём квартировал штаб конноегерской дивизии под начальством генерал-лейтенанта графа Павла Петровича Палена, при коем, по несчастью, находился адъютантом старший племянник мой, поручик Александр Алексеев. Я без спросу въехал прямо к последнему, а он без притворства обрадовался мне. Втроем, с двумя товарищами, занимал он довольно большой купеческий дом, и все потеснились, чтобы дать мне особую, хорошую комнату. Из них старший адъютант Ворожейкин, письменный человек, имел столь же подлую наружность, как и название; другой, князь Ухтомский, был записной пьяница. Я ужаснулся, когда разглядел это житье, а еще более, когда узнал, что каков приход, таков и поп.

На полях сражений Пален подружился с отцом Алексеева и сына взял к себе. Узнав о приезде моем от своих адъютантов, он в тот же день велел меня звать к себе обедать. Старший сын знаменитого Палена, он совсем не походил на меньших братьев своих. Это был обрусевший в нашей армии прусский гусар, неискусный воин, а смелый рубака, никогда не веселый, хотя всегда навеселе. Светская образованность, им в молодости полученная, оставалась в нём, как облупившаяся позолота, местами выказывающаяся. Сперва был он женат на последней отрасли графов Скавронских, в другой раз не знаю на ком, а в третий на казачке Катерине Васильевне Орловой-Денисовой. Безо всякого воспитания, с одним врожденным женским желанием нравиться, умела она быть занимательна и любезна; он же был просто учтив, но ни к кому не внимателен. Жену его удавалось мне после того несколько раз видеть, его же никогда. Праздная и невоздержная жизнь, которая была у меня перед глазами, заставляла меня трепетать за бедного моего племянника, и увы! опасения мои время оправдало.

Чего уже не было несколько дней, согласился я ночевать в постели. На другой день, 11-го, жар опять остановил меня, опять обедал я у Палена и выехал только ночью не по большой, не по проселочной, а по уездной дороге в город Ливны.

И в этом городе, который уже совсем не походил на губернский, и куда приехал я 12-го рано поутру, ожидало меня гостеприимство. Не знаю, говорил ли я где о двух близнецах, братьях Беклемишевых, родных племянниках зятя моего Алексеева? С самого ребячества находились они под покровительством цесаревича Константина Павловича; он записал их в конную гвардию, в тоже время воспитывал в 1-м кадетском корпусе и по производстве в конногвардейские офицеры содержал их на свой счет. От колыбели до полковничьего чина дня не были они в разлуке и расстались тогда только, когда каждому дали по полку. Один из них, Андрей Николаевич, у которого и душа, и кошелек были нараспашку, командовал тут конноегерским полком короля Виртембергского. Из Ельца был он предуведомлен о моем приезде, но это было ненужно. Ухватив меня, он скорее уложил меня спать и долго дожидался моего пробуждения, чтобы сесть за обед. Когда вечером я готов был к отъезду, нашли черные тучи, сделалась сильная гроза, и в Ливнах ливмя пошел дождь. Не надеясь переждать его, я остался ночевать.

Ночью лило как из ведра, а когда поутру, 13-го, солнце выглянуло, и я сел в повозку, то совсем не было грязи: пересохшая, алчная земля поглотила всю влагу. Следуя путевому указателю моему, по какой дороге поехал я? Право, рассказать теперь не могу; знаю только, что по самой кратчайшей, к Курску. В ином месте находил я почтовых лошадей, в другом обывательских. Расстояние, верно, также было изрядное; ибо около суток проехав шибко, 14-го приехал я в Курск, когда едва начинало светать. Я остановился там, куда привез меня ямщик, на постоялом дворе.

В Петербурге один молодой человек, с которым я был знаком, князь Григорий Петрович Трубецкой, просил меня на случай проезда моего через Курск доставить небольшую посылку зятю его, губернатору, Алексею Степановичу Кожухову, и дал к нему письмо. Порядочно выспавшись, часу в одиннадцатом отправился я к этому господину. Он встретил меня в губернаторском доме посреди просителей и залы без стульев. Важность, с которою играл он ролю свою, мне понравилась. Начальнику русской губернии, которая народонаселением равняется Норвежскому королевству, не подобает вести себя наравне со всеми, как, к сожалению, сие ныне делается. Сила, которую дают одни узаконения, а еще более личная дерзость никогда вполне не заменит нравственную силу, которую некоторые прежние губернаторы умели давать себе. Не столько себе, как званию своему, обязаны они возвышать его и наружными формами. Он обошелся со мною, как с петербургским приезжим, и сказал, что, как сам я вижу, он не имеет времени заняться мной, а просит часа в два пожаловать к нему обедать на дачу.

Она находилась в версте от города, в узкой, густыми деревьями осененной долине, принадлежащей архиерейскому дому. В этих разъездах мог я хорошо рассмотреть Курск, украшенный тогда одною большою, каменными домами обставленною улицей. Я уже был в нём зимой 1802 года, не видав его (с замерзшими стеклами, сидел я закутанный в возке, и более часу мы с матерью в нём не оставались). Кожухов представил меня жене своей, Анне Петровне, урожденной Трубецкой. Она совсем не была красавица, но трудно было найти милее и нежнее её голоса, взгляда и улыбки, стройнее и гибче её стана. Говорили, что император Александр был к ней неравнодушен и заключали из того, что, в проезде через Курск, он всегда лишний день с нею оставался, а она всякую зиму месяца на два ездила в Петербург. Ну что за беда, если бы и правда! Сам Кожухов был не очень высокого роста, крепок телом, бел и румян. Правда, он деспотствовал в губернии; да как же иначе там, где вековечные беспорядки иногда одною силою придавляются? При нём они почти прекратились. Люди, сами не подвергнутые строгости принимаемых мер, даже пользующиеся их действием, кричат против них. Как быть? Ныне уже так ведется, чтобы желать невозможного; мы хотим кататься в санях среди благоухания роз.

За столом, за которым, считая меня, было нас всего человек пять, хозяин советовал мне, если я тороплюсь, отправиться в туже ночь или пробыть тут весь следующий день.

— За окрестности Курска отвечаю я, — сказал он; — но в прилегающих к Малороссии уездах нередко бывают ночные разбои; несмотря на все мои старания, я не совсем мог их унять. И лучше, и вернее места эти проехать днем.