Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

— Я сам ничего не понимаю… Но ты приоденься, сам понимаешь, неудобно же в трусах его принимать, а он к тебе рвётся…

Женька мгновенно поверил во весь этот бред. Ему даже не показалось подозрительным, что ему в 40 лет дают звание народного СССР, в то время как у Олега этого звания ещё нет, не говоря уже о том, что ради него пригнали чиновника из Москвы только для того, чтобы ему об этом объявить. Ну полный бред! Придуманная ситуация была столь абсурдна, что уже не казалась немыслимой. Может быть, поэтому Женька и «купился». Лихорадочно одевается в гримуборной, а мы с Олегом и Квашой на подхвате пробираемся за кулисами, при этом Олег громко кричит (так, чтобы Женька слышал):

— Сюда, пожалуйста… Осторожно, здесь ступеньки… Не беспокойтесь, я подержу букет…

Надо было видеть Женькину физиономию, когда в дверях показалась моя сияющая рожа…

Завтра «Современник» уезжает в Москву. Деньги актёры, разумеется, все потратили, и я пригласил Квашу выпить пива в знаменитой пивной, где Гашек писал своего «Бравого солдата Швейка». Очень душевно посидели. Купил Игорьку на память куколку-Швейка и дал 10 крон, чтобы он в аэропорту хоть воды мог выпить. Он упирался и кричал, что «берёт в долг». Соприкасаясь с заграничными деньгами, даже очень щедрые люди превращаются в крохоборов. В этом есть что-то глубоко унизительное, стыдное, люди вынужденно скрывают эту, в общем-то, чуждую, привитую им скаредность, сами страдая, как от тайного фурункулёза.

Из всех редакторов женщина одна — югославка. На прощальном ужине мы сидели с ней рядом, и она попросила, чтобы я съел её порцию «татар-бифштекса». «Татар-бифштекс» — это просто сырой мясной фарш с луком. По-моему, очень вкусно, и я смолотил две порции. Ночью стало ясно, что я крепко отравился: рвота, понос, высокая температура. Карел Пацнер отволок меня в аэропорт, и я улетел в Москву, отдав Карелу все мои деньги. Насколько плохо должно быть советскому человеку за рубежами нашей родины, чтобы он не потратил положенные ему казённые деньги!

В Москве вызвали врача и определили у меня дизентерию. Приехала бригада в балахонах химзащиты, из больших баллонов опрыскали всю квартиру какой-то вонючей дрянью, а меня отвезли в «кремлёвку»: я теперь большой начальник, член редколлегии, и меня полагается лечить в «кремлёвке». Очень скоро выяснилось, что никакой дизентерии у меня нет, но не выписывали ещё целую неделю.

Лежу в больнице, один в палате, помираю от скуки. Перебирая мысленно события недавнего прошлого, решил развлечься и сочинить анонимку Олегу Ефремову. Сказано — сделано:

«Уважаемый Олег Николаевич!

Вынужден обратиться к Вам с одной весьма деликатной просьбой. Речь пойдет об актёре руководимого Вами театра И. В. Кваше.

Находясь на гастролях в Чехословацкой Социалистической Республике, т. Кваша одолжил у меня некоторую сумму в иностранной валюте (чешских кронах), пообещав вернуть её мне в Москве в рублях согласно официальному курсу. Причём сделать это он обещал буквально в течение трех дней после своего возвращения. Однако прошёл почти месяц, а т. Кваша не погасил свой долг.

Я хотел обратиться в партийную организацию «Современника», но узнал, что т. Кваша — беспартийный. (Я никак, признаться, не думал, что человек, которому доверили воплотить на экране образ Карла Маркса, находится вне рядов КПСС. Очевидно, этим можно объяснить некоторые частные просчеты в этом, в целом удачном, фильме.)

Я надеялся, что на т. Квашу может оказать соответствующее влияние профсоюз. Но оказалось, что во главе профсоюзной организации театра стоит… сам т. Кваша! Поэтому у меня остаётся единственный путь: административный, на который я и ступил, направляя Вам это письмо.

Уважаемый Олег Николаевич! Я далёк от мысли, что к т. Кваше надо применять какие-либо меры административного воздействия. Возможно, его финансовая нечистоплотность объясняется просто забывчивостью и рассеянностью артистической натуры. И я надеюсь, что простое Ваше напоминание т. Кваше о его долге будет уже достаточным для того, чтобы этот неприятный для всех нас инцидент был исчерпан. При этом вовсе необязательно называть мою фамилию: т. Кваша без труда поймёт, о каком долге идёт речь.

2 декабря 1966 г.

Заранее благодарный Вам ЗРИТЕЛЬ.

P.S. Хочу, однако, поставить Вас в известность, что, если и после этого моего письма т. Кваша уклонится от погашения своего долга, я буду вынужден направить соответствующее заявление в адрес Главного управления театров Министерства культуры СССР».

Через неделю я выписался из больницы, а письмо моё добралось до «Современника». Секретарша Ефремова вскрыла конверт и тут же позвонила Кваше: «Игорёк, тут на тебя пришла жуткая «телега», но ты сам понимаешь, что не показать её Олегу я не могу. Приезжай в театр…» Кваша примчался в театр и тут же был востребован «на ковёр» к Ефремову. Разговор был суровый:

— Кваша! Что же ты нас всех подставляешь! Это наши первые зарубежные гастроли, а ты берешь в Праге у какого-то засранца деньги, не возвращаешь, и он теперь покатит на нас «бочку» в министерство культуры!

Игорь ничего не понимал и ничего ответить Олегу не мог. О том, как мы ходили в пивнушку, он, конечно, забыл. Ефремов протянул ему письмо, Игорь прочёл и облегчённо выдавил из себя:

— Олег, клянусь, это Славкина работа…

Ефремов позвонил мне:

— Ты писал анонимку на Квашу?

— Какую анонимку? — спросил я, выигрывая время, хотя отпираться было нелепо.

Оказывается, наш разговор Кваша слушал по параллельной трубке. Он не выдержал и завопил высоким фальцетом:

— Ну что же ты, сучонок, делаешь!!

Ничего не оставалось, как повиниться, но от Олега я потребовал, чтобы 10 крон [181] Если не ошибаюсь, в те годы это было эквивалентно примерно 30 копейкам. Кваша вернул…

Казалось бы, есть очень много в жизни такого, что сделать, вроде бы, никак невозможно, но подумай: нет ничего такого, чего нельзя было бы сделать постепенно.

Книги, которые лежали на письменном столе домашнего кабинета Сергея Павловича Королёва в день его смерти: «Какое будущее ожидает человечество», «Управляемые термоядерные реакции», «Теория колебаний», «Иллюстрированный авиационный словарь для молодежи».

Откликнулось эхо моей «шпионской» повести [182] «Падение «иезуита»» (см. «КП» 8–20.12.1964). . Заходит сегодня ко мне в кабинет посетительница — вполне благообразная старушенция:

— Скажите, вы писали «Падение «иезуита»»?

— Да, я писал…