Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

На даче у Вирты [225] Вирта Николай Евгеньевич (1906-1976) — писатель. переполнилась выгребная яма, и он позвал местных ассенизаторов — старика с сыном. После того как те закончили свою работу и умылись, пригласил их на кухоньку, поставил бутылку, разговорились.

— Что же ты всё горбатишься, — говорит Вирта старику, — пора бы тебе на покой. Вон у тебя какой парень вырос. Сдавай ему дела…

Старик подумал и говорит:

— Рано. Горяч!

Сижу в отделе науки. Приходит посетитель, весьма благообразный мужчина средних лет, в хорошем костюме, и вытаскивает из картонной трубы совершенно профессионально выполненный архитектурный чертёж: 16-этажное здание с крыльями, условными деревьями, автомобилями у подъезда, барышнями в кринолинах, всё весьма грамотно нарисовано. Я спрашиваю, что это за дом.

— Пивная «Советский Союз», — спокойно отвечает посетитель.

— А не великовато ли для пивной? — спрашиваю я.

— Нет, в самый раз. По числу республик СССР, — отвечает автор проекта. — Пиво выпускают все республики. Наверху — зал РСФСР: «Жигулевское», «Ленинградское», «Портер» и другие марки. Ниже — зал Украины и так далее. Но вы не знаете главного. Ведь чем больше пьют пива, тем чаще ходят в туалет. Ведь так? Все туалеты объединены единым коллектором, а внизу стоит гидротурбина! Пивная не только сама обеспечивает себя энергией, но и может отдавать её на другие нужды!

Плохо дело. Опять псих. Но как от него избавиться?

— Вы понимаете, — говорю я, — мы всё-таки «Комсомольская правда». Согласитесь, что нам не совсем с руки рекламировать пивные среди нашей молодёжи, нас могут неправильно понять. Я вам подскажу выход. У вас пивная «Советский Союз», а есть журнал «Советский Союз». Смекаете? Идите в этот журнал, найдите там заведующего отделом науки Иосифа Григорьевича Нехамкина. Не говорите, что были у меня, устроим ему маленький сюрприз. Он ваш проект с руками оторвёт…

Окрылённый архитектор радостно удаляется. Проходит несколько дней и к нам в отдел заходит наш давний друг Ося Нехамкин. Кидается в кресло и говорит:

— Ой, ребята, у меня был такой замечательный «чайник»!.. — И рассказывает всю историю.

— Ну, и что же ты с ним сделал? — спрашиваю я.

— А что я мог с ним сделать? Отправил его в «Известия»…

В Доме учёных — вечер, посвящённый кавалерам ордена Ленина. Поскольку «КП» награждена орденом Ленина № 1, Борис [226] Б. Д. Панкин дал мне орден и просил выступить на этом вечере. Впервые рассмотрел орден. Он отличается от нынешних: гораздо массивнее, толще. На вечере пел Артур Эйзен. Голос удивительной силы. Как заревёт «Вдоль по Питерской…», но ужимки и гримасы кошмарные. Выступал хирург Андросов. Мне и раньше рассказывали, что специалист он уникальный, хирург «от Бога», но объяснить, что делает и почему — не может. Теперь я сам убедился, что он — совершенно дремучий человек, не владеющий падежами. Я выступил тоже довольно косноязычно, показал орден. После окончания вечера кавалеры отправились в ресторан, а у меня рваная трёшка в кармане, однако выпить тоже хочется. Отвозить орден в редакцию было уже поздно, и я поехал с ним в свою коммуналку на улицу Гашека. По дороге созрел план. Моим соседом в коммуналке был Федя — шофёр маршрутного такси, и выпить не дурак. Я приехал, позвал его, завёл на кухню, вытащил коробочку с орденом, приоткрыл…

— Фёдор! Если ты мне друг, волчьим намётом дуй в «Пекин» за бутылкой. Такое событие раз в жизни бывает, нельзя не отметить…

Федя побежал. Потом сидим на кухне, орден тут же лежит в коробочке, Федя спрашивает:

— Славка, за что же тебя наградили? И вот ведь сразу — орден Ленина!

Я похрустел огурчиком и отвечаю, потупясь:

— Знаешь, Фёдор, долго рассказывать… Но, если коротко, одним словом: заслужил!..

Через два дня во всём признался и сам сбегал в «Пекин».

В книге «Архимед» профессора С. Я. Лурье, изданной в Ленинграде в 1945 году, приведена потрясающая цитата неизвестного философа конца V века: «Тирания, это ужасное и гнусное бедствие, обязана происхождению своему только тому, что люди перестали ощущать необходимость в общем и равном для всех законе и праве. Некоторые люди, неспособные судить здраво, думают, что причины появления тиранов — другие и что люди лишаются свободы безо всякой вины с их стороны только потому, что подверглись насилию со стороны выдвинувшегося тирана. Однако это ошибка… Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа, на место закона и права становится отдельный человек. И действительно — в каком же другом случае неограниченная власть могла бы попасть в руки отдельного человека? Такой человек, который захотел бы уничтожить право и устранить общий закон, должен был бы быть сделан из железа, человек, который вознамерился бы отнять эти блага у народа — он, один, у них, многих! Если же он сделан из плоти и крови и устроен так же, как другие люди, то он, конечно, не в состоянии это сделать. Но если потребность в равном для всех законе и праве и без того исчезла, то такой человек может достичь неограниченной власти. Поэтому некоторые люди не замечают тирании даже тогда, когда она уже наступила».

Уникальность этой цитаты в том, что она приведена в книге 1945 года, когда тирания Сталина достигла, пожалуй, своего пика. Но дело в том, что редактор книги не мог её вычеркнуть! Если бы он сделал это, Лурье мог бы спросить: «А почему вы вычёркиваете? Кого, собственно, Вы имеете в виду?» Редактор не смог бы объяснить, почему он вычеркнул эту цитату, а если бы попытался, его посадили бы. Интереснейший парадокс культа личности!

Вот было бы интересно, если бы Бархударов [227] Бархударов Степан Григорьевич (1894–1983) — языковед, автор учебников русского языка. в письме к Ожегову [228] Ожегов Сергей Иванович (1900–1964) — языковед, автор «Словаря русского языка». сделал 18 орфографических ошибок!

Задвигайте. Литовская фамилия.

Сморкаясь, разведчик подражал крику иволги.

Большая творческая кухня совсем маленького писателя.

День рождения Ландау. Я дежурил, опоздал, приехал злой, голодный, а все гости уже кофе пьют. Вокруг меня коньяки армянские, кастрюльки с икрой, поросята, индейка, я не обедал, а они кофе пьют! Я приличиями пренебрёг, налил себе коньячку, подсел к Капице и, мило так переговариваясь, уминаю всё потихоньку, а кофе — в сторону…

Цвет физики! Если взорвать в этой комнате бомбу, советская физика была бы обезглавлена: Алиханьян (с женой), Кикоин (с братом), Мигдал, Понтекорво, Смородинский, Андроникашвили, Абрикосов, Компанеец, Капица. Ландау был одет в зелёный шерстяной жакет, сидел рассеянный, немного грустный, но и заинтересованный в то же время. Таня-санитарка массировала его сведённую руку. Андроникашвили — гладкий, модный, элегантный, несмотря на тучность фигуры, с красивым зачёсом не волос даже, а какого-то дорогого, холеного меха на голове — был за тамаду.