Евгений Шумигорский - Император Павел I. Жизнь и царствование

Действительно, «все сословия» испытывали радость, избавившись от гнета, от вечной боязни, хотя трагические подробности переворота внушали всем ужас и отвращение, но они сделались известны лишь позднее. Еще с утра Петербург был весь в движении. «Все из домов выбежало и пустилось по городу с вестью о смерти Павла. Многие так были восхищены, что со слезами на глазах кидались в объятия к людям, совершенно незнакомым и поздравляли с новым государем. В 9 часов утра на улицах была такая суматоха, какой никогда не запомнят. К вечеру во всем городе не стало шампанского; один не самый богатый погребщик продал его на 60 000 р. Пировали во всех трактирах. Приятели в свои кружки приглашали вовсе незнакомых и напивались до пьяна, повторяя беспрестанно радостные свои клики в комнатах, в окнах и на улицах. В то же утро появились на многих круглые шляпы и другие запрещенные при Павле наряды; встречники, размахивая палками и шляпами кричали им: «браво!» «Весь город, имевший более 300 000 жителей, похож был на дом сумасшедших». Можно вполне поверить современнику, что «восшествие Александра на престол было всеобщим праздником, уподобляющимся Светлому Христову Воскресению: люди целовались на улице и поздравляли друг друга». В дворянской Москве было то же самое Императрица Елисавета Алексеевна, со свойственным ей благородством души, писала матери: «Quelque peine bien rèelle que me fasse le triste genre de mort de l’Empereur, je ne puis cependant m’empêcher d’avouer que je respire avec la Russie entière… Je ne voulais que voir cette malheureuse Russie se sentir à quelque prix que ce soit… La Russie certainement va respirer après une oppression de 4 ans et si une mort naturelle avait terminé les jours de l’Empereur, je n’ aurais pas eprouvé peut-être ce que j’eprouve à présent; car l’idée d’un crime est affreuse»…

Тело императора Павла было набальзамировано и выставлено было для поклонения народу в Михайловском замке; на шее был широкий галстук, а шляпа надвинута была на лицо, так что на нем не видно было никаких повреждений. В Великую субботу, 23 марта, прах императора Павла была торжественно погребен в присутствии императора Александра и великого князя. Константина Павловича.

Виновники события 11 марта и во главе их граф Пален, братья Зубовы, окружили престол юного Александра, но это неестественное положение дел не могло продолжаться долго. Граф Пален надеялся управлять Россией при молодом, неопытном монархе. Но Александр стеснялся его влиянием и когда Пален начал интриговать против Марии Феодоровны, то, по ее требованию, вовсе уволил его от службы 18 июня 1801 г. С этого времени Пален должен был безвыездно жить в своей курляндской деревне до самой смерти 15 февраля 1826 г. Мария Феодоровна вообще не желала видеть при дворе участников события 11 марта, хотя, как и сам Александр I, и не могла узнать сразу имен их всех. Мало-помалу, однако, удалены были из столицы почти все они, в том числе Зубовы, Бенингсен и даже граф Панин, которому Мария Феодоровна не могла никогда простить его участия в заговоре, хотя в событии 11 марта Панин был лично не замешан. Император Александр вполне разделял мнение чувства матери в этом отношении, хотя и не мог наказать убийц своего отца тотчас по восшествии своем на престол и никогда не мог предать их суду. Событие 11 марта осталось, таким образом, надолго официальной тайной и «тяжелой загадкой» для русского общества…

Державнейший Император Павел Петрович, Самодержец Всероссийский,

Государь всемилостивейший.

Вашему Императорскому Величеству сведомо, что покойный мой брат Министр Граф Панин сочинял к поднесению Вашему Величеству рассуждение о истребившейся в России со всем всякой формы государственного правления, и от того озыблемом состоянии как Империи, так и Самых Государей.

А как Россия предопределена правом природы вступить в свое время под обладание к Наследнику Престола Ее, воспитанному под надзиранием покойного, то и поставил он долгом своим примыслить по возможным силам усмотрения его и по всему усердию, форму Государственного Правления и фундаментальные законы, свойственнейшие существительному положению и правам обитателей Отечества своего, к прочнейшей безопасности на все времена оному и Государям; но внезапность смерти не допустила Покойного довершить сего намерения.

Однако ж начатое им сохранилось от преследования в самой час смерти всех бумаг скончавшегося вернейшим к нему приверженцем Денисом Ивановичем фон Визином, к которому брат мой имел полную доверенность, а Господин фон Визин оправдал предо мною собственно как оную, так и подданническую вернейшую свою преданность к Вашему Императорскому Величеству весьма достаточными опытами, ибо он означенное брата моего рассуждения, сохранив со всею верностью, отдал мне коль скоро приехал я в Петербург, то потому и не мог я здесь пропустить без поручения Господина фон Визина в Вашу Монаршую милость и призрение, как человека при том с особливыми способностями к гражданской и политической службе.

Покойный брат мой по последнем выезде в путешествие Вашего Императорского Величества лишился возможности употреблять собственную свою руку на долгое писание, да и голова его перестала уже выносить долгую тиктатуру, для того все оное рассуждение писано рукою фон Визина из преподаваемых словесных только Покойным назнаменований.

Известны по несчастью ужасные примеры в Отечестве нашем над целыми родами сынов его, за одни только и рассуждения противу деспотизма, распространяющегося из всех уже Божеских и естественных законов; сего ради, а особливо что и собственная Вашего Величества безопасность состояла еще в подвластном положении, не дерзнул я осмелиться поднести Вам сочинения брата моего противу всемогущества, господствующего над всякими законами и над справедливостью, поставил моею должностию сохранить его у себя и приуготовлять способ поднести его тогда, когда вышний Промысл возведет Ваше Величество на Природной Престол, хотя уже и по смерти моей.

Соизволите Вы Высочайше усмотреть, что сочинение брата моего осталось после его черным, то хотя и сказано в нем, что фундаментальные права тут же приносятся, но смерть его не допустила и зачать еще оныя.

Я по искреннейшим братстве и дружбе с Покойным имел при всяком удобном случае откровенные рассуждения и примышлении о всем оном, то зная его предположения к фундаментальным правам, поставил моею должностию, верностью и усердием к Вашему Императорскому Величеству сочинить к рассуждению брата моего прибавление о всем том, на что мнилось иметь полезным Отечеству нашему фундаментальные права; которое теперь я приобщая к оставшему от покойного брата моего рассуждению, приемлю смелость сим препроводить к Стопам Вашего Императорского Величества.