Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Но если ночь выдается особенно холодной, твой сон автоматически прервется, ты встанешь, подложишь дров, погреешься немного у вновь запылавшего костра и уляжешься опять досматривать сны, которых опять не увидишь.

Утром, опять заправившись полужидкой манной кашей, напьешься чаю и вновь пойдешь на сопку, чтобы продолжить свой маршрут, опять будешь искать проявления полезных ископаемых, искать окаменелые остатки морских животных, главным образом моллюсков, живших на Земле сотни миллионов лет назад, будешь описывать горные породы, по щебню которых ступают твои ноги, искать их коренные выходы — скалы, чтобы определить, как они залегают, куда простираются, протягиваются их пласты, и куда и под каким углом они падают. Будешь на карту наносить точки твоих геологических наблюдений.

Потом в условленной вчера при расставании с Шинкаренко точке ты вновь его встретишь и вновь услышишь звуки человеческой речи, от которой за сутки уже и отвыкать стал. Затем продолжишь маршрут с ним и будешь вести те же наблюдения, а он будет помогать тебе в этом по мере своих сил и умения.

Новую ночь проведешь с ним, устроившись по обе стороны от костра. Будет лучше, потому что не каждый раз, когда прогорят дрова, будешь просыпаться ты, чтобы подложить их еще.

Он выпал в том году в ночь с 22 на 23 августа. Мы с Шинкаренко проделывали тогда, все так же вдвоем, последний маршрут по левому берегу Бахапчи, пролегавший по водоразделам ручья Осинового. Заночевали мы в одной из седловин у истоков этого ручья. Было пасмурно и довольно тепло. Ничто не предвещало близкого снегопада. Скорее можно было опасаться дождя.

Проснувшись и откинув от лица одеяло, я удивился, увидев расстилавшуюся вокруг пушистую пелену, покрывающую все вокруг: и зеленые еще ветки лиственниц, и кусты кедрача, валежины, камни и мох, ягель. Снег меня не испугал — я знал, что он очень скоро растает, что это еще не «настоящий», не зимний снег, а что-то вроде репетиции, но перспектива шагать по снегу сегодня была не из приятных, потому что на ногах у нас обоих были литые резиновые или, вернее, каучуковые синтетические чуни, модернизированные нами. А в этой обуви ходить по снегу холодно.

Литые синтетически-каучуковые чуни пользовались во время войны и до войны популярностью у полевиков из-за того, что они легки, прочны, не скользят на наклонных поверхностях крупных гранодиоритовых и реже гранитных глыб, как обувь на кожаной подошве, да еще с железными подковками. Главной же причиной этой популярности было отсутствие какой-либо другой подходящей обуви для полевиков. До войны также пользовались популярностью так называемые ичиги — кожаные сапоги с мягкой тонкой, тоже кожаной подошвой с пришитыми к задникам шнурками из сыромятной кожи для обвязывания у щиколоток. Но их я знаю главным образом понаслышке, потому что при мне они были всегда дефицитом. Я знаю, тоже понаслышке, что они быстро протирались и требовали постоянной и очень частой смены головок. К ним всегда полагалось иметь запасные сменные головки. За все время работы на Колыме (за четверть века) я только раз получил одну пару ичигов и то без запасных головок.

Другая же обувь, сапоги, особенно с кожаной подошвой, или ботинки, неудобны тем, что кожаные подошвы на камнях горных склонов изнашиваются очень быстро и могут служить не более 5–6 дней, после чего требуют смены подметок и набоек. Кроме того, они скользят на наклонных поверхностях крупных камней, и ходящий в них постоянно падает, отбивая о камни бока и рискуя убиться совсем. Особенно трудно ходить в них после или во время дождя, когда намокает покрывающий камни лишайник. Лучше ходить в резиновых сапогах, но в них в самую жаркую погоду ноги все время мокрые, что тоже очень досаждает. Кроме того, они, как, впрочем, и кожаные сапоги, тяжелы. Хождение в них утомляет раньше времени.

Но резиновые чуни тоже имеют недостатки, которых не меньше, чем достоинств. Они почему-то изготовлялись всегда одного «фасона» — остроносые, симметричные. Они были бы по ноге воображаемому человеку, у которого большой палец на ноге был бы расположен на месте среднего, а на месте большого был бы второй мизинец. А нормальным людям приходилось подбирать их на два номера больше, чем им положено по размеру ноги. Иначе они очень давят, выворачивают большой палец, и в них просто нельзя ходить, не рискуя лишиться ног.

Такой обувью были снабжены мы и в описываемое лето. Но чуни были малы. Ходить в них было невозможно. Но голь на выдумки хитра. Додумались и мы до модернизации этой обуви. Сообразили, что если на каждой чуне против большого пальца и против мизинца сделать по два горизонтальных разреза длиной 2,5–3,5 см на расстоянии 8–10 мм от другого, то образуются каучуковые полоски, приобретающие при этом способность растягиваться. Это позволяло носить тесные чуни, которые раньше невозможно было надеть.

Но чуни имели и другие отрицательные свойства. Это, во-первых, тонкие подошвы, из-за которых они сравнительно быстро выходили из строя, и, во-вторых, низкие борта их почти совсем не препятствуют попаданию внутрь мелких камушков, не говоря уже о воде. Но если последний недостаток сравнительно легко устраняется пришиванием коротеньких примитивных голенищ из брезента, то предпоследний совсем неустраним и иногда способен доставить неприятные часы (а не минуты) носящему чуни и даже поставить его в очень трудное положение.

Я не упомянул еще, что из-за тонких подошв, особенно после того как они немного подносятся, сотрется протектор, и они утоньшатся, подошва ноги чувствует почти каждый камушек и каждый острый выступ скалы, по которым ступает нога. Из-за этого подошвы ног утомляются раньше времени и сильно болят при этом. Мы с этим боролись, подкладывая под ноги прослойки или стельки из войлока или сухой травы. Но это можно делать лишь, когда чуни достаточно просторны, а не настолько тесны, что приходится в них прорезать отверстия. Подошвы чуней дней за 40–45, проведенных в маршрутах, утоньшаются до критической толщины (0,5–1 мм), и после этого образуется всегда поперечный разрыв, а за ним очень быстро длина разрыва непрерывно увеличивается до тех пор, пока трещина не пересечет один из бортов. Тогда человек оказывается босым на одну ногу и с трудом способен сделать сотню-другую шагов, но не больше.

Обувь современных геологов и путешественников исследователям 30–50-х гг. XX века показалась бы более фантастической, нежели сотовый телефон или даже Глонасс-навигатор. На фото первооткрыватель месторождения «Богатырь» Зинаида Караева, 1952 г.