Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Тогда на колымских автомобильных дорогах только что появились американские грузовики-«студебеккеры», и можно было услышать на дорогах много похвал в их адрес. Говорили о них, что они очень быстроходны и мощны по сравнению с газогенераторными ЗИС-5, перестроенными в Магадане в так называемые дромадеры — трехосные машины с одной ведущей осью и большим удлиненным кузовом. Газгены, или «мозгены», как их называли шоферы, были тихоходными и маломощными, еле способными ползти на подъем по дороге. «Сгудики», или «студекакеры», нравились шоферам гораздо больше.

Демидова я знал давно. Он был из той группы красноармейцев, демобилизованных в 1938 году и приехавших тогда в Дальстрой, с которой приехали А. Н. Парфенюк и В. И. Орловский. В отличие от них он не учился на курсах и был весной 1939 года прислан вместе с ними на Бутугычаг для зачисления тоже в Таборную геолого-поисковую партию, начальником которой был я, но в качестве рабочего. Но он не захотел поступать в полевую партию рабочим и выполнял вместо этого какие-то другие обязанности на том же руднике и еще где-то, а в конце 1943 года стал заведовать перевалочной базой Бахапчинского разведрайона на бывшей базе оленеводческого совхоза против устья Чахали, где летом 1943 года базировалась моя Тэнгкелийская партия.

База стояла на правом берегу широкого наледного участка Бахапчи. В десяти с лишним километрах выше базы река была обезглавлена Арманью, захватившей у Бахапчи большую площадь ее водосбора. Поэтому от самого Солнечного озера до устья левого ее притока Букэсчана долина реки слабо заболочена, почти сухая и почти совсем лишена стока. Лишь ниже устья Букэсчана в долине появляются глубокие тихие протоки, имеющие значительные расширения и узкие перехваты, в которых протоки промерзают и закупориваются. Вода после этого изливается на поверхность льда, замерзает, вновь изливается и вновь замерзает.

За зиму образуется многослойный ледяной пирог с прослоечками снега, вернее, белого непрозрачного льда, который образовался в результате замерзания пропитанного водой снега. Толщина этой наледи здесь обычно невелика, редко превосходит 2–2,5 метра. Летом наледь растаивает, и ее место занимают густые кустики голубики.

В этих широких и глубоких тихих прозрачных протоках раньше водилось много хариуса и какой-то рыбы, подобной омулю. Геолог Борис Ананьевич Иванов, родившийся и выросший в Иркутске, уверял меня, что это действительно омуль, но я не вполне доверял ему, потому что слышал, будто омуль водится только в Байкале. Другие называли эту рыбу каталкой.

Но в действительности омуль водится не только в Байкале, как известно из литературы, и очень возможно, что Б. А. Иванов был прав.

Но рыбу здесь варварски истребили еще в первые годы работы прииска «Бодрый», когда ее стали глушить взрывчаткой. На дне каждой из этих глубоких заводей оставалось много убитой, но не всплывающей из-за того, что у нее были разбиты плавательные пузыри, рыбы и буквально устилающей участки дна.

Во время осеннего перелета здесь собиралось много водоплавающей дичи, привлеченной обилием проток и озер, богатых кормом. Здесь была когда-то хорошая охота. Плохо было только то, что от нашей базы сюда было 17 километров и нужно было затратить около 4 часов для преодоления этих километров. Впрочем, иногда в ненастную погоду удавалось выкроить денек, чтобы сбегать сюда с ружьем.

Еще в предыдущем году, производя стотысячную геологическую съемку в бассейне верхнего течения Бахапчи, я обратил внимание на то, что нанесенный П. Н. Спиридоновым гранитный массив Геркулес в действительности имеет неоднородный состав и как бы составлен двумя частями — северо-восточной и юго-западной, сложенными, соответственно, порфировидным биотитовым гранитом и крупнозернистым биотитово-роговообманковым грано-диоритом.

В пределах заснятой тогда площади эти две части массива не соприкасались. На линии водораздела расстояние между ними было больше 200 метров и с удалением от этой линии еще увеличивалось.

Предполагалось, что обе части массива имеют общий контакт на северо-западе, то есть в бассейне притоков Детрина, но это требовало проверки.

Решение этого вопроса было включено в задание нашей партии. И вот теперь, в последние дни августа, нужно было проделать маршрут, чтобы исследовать истоки и, вернее, течение речки Тунгуски, впадающей в приток Детрина — речку Амын.

Перевалить из верховьев Тэнгкели в истоки Тунгуски было нельзя, так как там очень крутые подъемы и спуски по склонам роговиковых сопок. Поэтому маршрут туда пришлось проложить пеший.

В августе было уже холодно, хотя и стояли солнечные дни. По ночам были уже крепкие заморозки. Это заставляло взять с собой палатку, печку и топор. Спальных мешков у нас не было. Поэтому вместо постелей взяли верхнюю одежду. Помню, что вместо телогрейки я взял американскую куртку из костюма лесорубов. Такой костюм состоял из длиннополого сюртука или куртки и полукомбинезона, то есть очень длинных, до груди, брюк на помочах. И то и другое было сшито из зеленого шинельного сукна и покрыто сверху брезентом защитного цвета.

Одежда эта имела нелепый вид, была жесткая, как фанера, и производила впечатление сшитой не на людей. Вероятнее всего, эта одежда была заготовлена каким-то предпринимателем, долгие годы лежала на каких-то складах, так как не находила спроса и, наконец, была сбагрена какому-то нашему представителю-лопуху.

До верховьев Тэнгкели наш скарб был довезен на лошадях, но оттуда мы его потащили на своих горбах, а лошадей вернули.

Первая ночь, проведенная в истоках Тунгуски, была очень холодная, морозная. В палатке было холодно, даже когда в печке пылали дрова. Я тогда впервые видел, что пылающая печка постепенно заполняется жаркими красными углями от сгоревших поленьев, но в палатке становится заметно холоднее, потому что жар, наполняющий печку, дает гораздо меньше тепла, чем пламя горящих дров.

Нам удалось установить, что сложенные различными породами, гранитами и гранодиоритами интрузивные тела почти полностью обособлены одно от другого и соприкасаются между собой только в одной точке — на одном из отрогов левого водораздела Тунгуски.

По дороге дальше в долине Тунгуски было множество спелой крупной голубики, которую мы усиленно поедали.

На устье Тунгуски мы вторично ночевали, ловили там маленьким бреднем, который у нас был для хариусов и омулей. Мне тогда бросилось в глаза, что там была сухая нежирная рыба, почти совсем не имеющая сальников с запасом жира, тогда как на Бахапче та же рыба — хариус и омуль — была настолько жирная, что рыболовы, ловившие там рыбу в 1943 году для Армянской обогатительной фабрики, растапливали внутренний жир, сливали его в бутылки и жарили потом на нем ту же рыбу. На вкусе это никак не отражалось, так как запах и рыбы, и ее жира был одинаков.