Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Уровень воды, когда мы плыли вниз, был повышенный. Я хорошо помню, как лодку, на которой плыл и я, из-за того, что она буксировала каркас палатки и была плохо управляема, затащило течением на затопленный остров в кусты тальника, через которые шла вода. Мы с трудом выбирались из этих кустов. Потом мы увидели кунгас, стоявший в протоке за маленьким островком, отделяющим от реки узенький рукавчик, и две маленькие палатки на берегу. Это были наши. П. И. Авраменко и Малыгин с Ручкой были в маршруте, а на берегу были только Чабудаев и Карпенко. Конечно, я рассказывал им о медвежьей охоте во всех подробностях под свежим впечатлением. Чабудаев принялся варить медвежатину, а всю остальную сложил в бочонок и посолил.

Вечером пришли промывальщик с рабочим. Долго я и им с увлечением рассказывал о медведе, не упуская малейших подробностей.

Возбужденный веселый разговор продолжался и после того, как все улеглись в маленькой тесной палатке. Я рассказывал о том, что совсем не собирался убивать медведя, что из палатки я вышел вместе с другими, просто для того, чтобы посмотреть на медведя, когда Бекашев, выглянув, увидел его, спускающегося с сопки. Это была единственная цель, потому что мне за годы, проведенные на Колыме, достаточно внушили, что для покушения на медведя нужно более надежное ружье, чем дробовая тульская двустволка. А с Лепихиным пошел я в указанном Бекашевым направлении, думая, что медведь нам скорее всего не встретится, а я между тем не покажу своей трусости перед рабочими. Когда же мы оказались с ним носом к носу на расстоянии 20 или 15 шагов, мне уже ничего не оставалось делать, как стрелять и убить.

Река Кулу. Слияние рр. Кулу и Аян-Юрях образует р. Колыму . Фото 2014 г.

В общем, я вел себя почти точно так же, как Тиунов, который о своем подвиге рассказывал года три назад. В маршруте он с промывальщиком и рабочим встретил медведя тоже носом к носу. Вооружен был только он, но заявил спутникам, что стрелять не будет, что медведь ему, дескать, ничего плохого не сделал и что пускай тот идет своей дорогой. Но спутники не дали ему возможности осуществить свое намерение. Они просто взяли его под руки и потащили, а потом стали сзади подталкивать его поближе к медведю, пока он не убил зверя. Я хоть не пал так низко, как Тиунов, и то было хорошо.

Так мы и заснули в ту ночь. Мне показалось, что я только успел закрыть глаза и забыться в сладких объятиях Морфея, не нарушаемых сновидениями, как почувствовал, что кто-то трясет мое левое плечо, будит меня и что-то шепчет. Я, наконец, очнулся и понял, что это Карпенко, наш караульщик. Он шептал: «Виктор Дмитриевич! У кунгаса хтось е», то есть в кунгасе кто-то есть.

Я быстро разбудил, кажется, Авраменко, спавшего рядом, он — соседа и так скоро, но бесшумно, мы все проснулись, тихонько из палатки выбрались наружу и с ружьями наизготовку приблизились к кунгасу, стоявшему у берега, окружив его полукольцом. В нем действительно шевелился человек, сидевший на корточках и что-то делавший. Не сговариваясь, мы одновременно вскинули ружья и разными голосами закричали. Шесть голосов командовали: «Руки вверх!» и «Ложись!».

Он, по-видимому, был озадачен тем, как ему одновременно выполнить оба приказа. Он стал на ноги и, сильно нагнувшись вперед, поднял вверх обе руки. Мы взяли его в плен.

Стали тут же расспрашивать его, кто он, откуда бежал, как его имя и фамилия, зачем явился к нам и так далее. Он рассказал, что он заключенный, бежал с рудника «Хениканджа» или с обогатительной фабрики этого рудника. Проплывал вчера днем на плотике мимо нашей стоянки, причалил метрах в двухстах ниже, подошел в чаще леса поближе и лежал там до ночи, слушая все наши разговоры, и, дождавшись, когда мы все, уснув, замолкли, полез в кунгас. У нас он хотел только стащить продовольствие и немножко «прибарахлиться». Он действовал проворно и к тому времени, когда мы его взяли в плен, успел уже приготовить те вещи, которые хотел взять с собой. Помню, прихватил он с собой окорок, который мы почему-то не успели съесть сами, и еще консервы, сахар, крупу… На себя он успел надеть новую телогрейку, брюки и приготовил американские желтые солдатские ботинки на двойной кожаной подошве. Кроме того, он успел и поесть, опустошив банку тушенки и еще что-то.

Он клялся, что ничего плохого против нас не замышлял, что если б он захотел, то смог бы угнать весь наш кунгас, обрезав швартовые концы, то есть веревки. Это на первый взгляд звучало убедительно, но только на первый взгляд, потому что в действительности если бы он и обрезал или отвязал швартовые концы, то течение вовсе не подхватило бы кунгас, стоявший в узкой и тихой протоке, как в заливе или в заводи. Чтобы отчалить, ему пришлось бы, орудуя одной из длинных гребей, отталкиваться от берега и выходить на струю, что вряд ли можно было бы сделать бесшумно.

Но сейчас передо мной была другая задача: куда девать пленного беглеца? Начинался дождик. Моросило пока слабо, но можно было ожидать, что он усилится. У нас были здесь только две маленькие палатки размерами 2×3 м, а нас было шесть человек. Впустить беглеца в одну из палаток, чтобы он вместе с нами спасался от дождя, ожидая, когда я его отправлю на прииск в сопровождении рабочего Ручки, вооруженного мелкокалиберной винтовкой, я решил, не годится, так как он может зарезать кого-нибудь из нас и бежать. Пускай, решил я, он пока поживет, как Робинзон, на необитаемом острове один, без Пятницы. Тем более что остров, действительно необитаемый, был рядом, что называется, под рукой, за узенькой протокой, в которой стоял кунгас. Дров, притом сухих, на острове больше чем нужно — в головной его части был большой залом.

Мы снабдили беглеца спичками и кормили все время, пока он жил на нашем острове. Случилось так, что дождь выдался большой и продолжительный. Вода в Кулу стала быстро прибывать, затапливая сначала нижнюю часть острова или, вернее, косу, на которой жил наш Робинзон. Скоро и она вся скрылась под водой, оставив над ее поверхностью только верхнюю часть залома из деревьев, большей частью лиственниц с корнями-подставками. Эти деревья во время дождей, когда река с особенно большой силой подмывает берега, обрушиваются в воду и, превращаясь в плавник, пускаются в путь. Когда наступает спад воды, они нередко садятся где-нибудь на мель, причем зачастую настолько запутываются корнями и ветвями, скрепляясь с ранее и позднее принесенным сюда лесом, что остаются здесь навсегда. Даже большой паводок не в силах поднять такой залом и унести.