Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Мост черев р. Кулу. Фото 70-х гг. XX века.

Здесь, на Кулинской электростанции, нашей партии следовало получить для работы двух лошадей. Этим вопросом я и занялся утром следующего после приезда дня. И вот когда я был в конторе электростанции, дожидаясь начальника, который должен был подписать распоряжение о передаче мне лошадей, произошел трагический случай. В конторе вдруг поднялся переполох. Прибежал один из сотрудников и сообщил, что только что погиб мальчик, сын одного из служащих на электростанции.

Группа детей гуляла за окраиной поселка на краю обрыва террасы. Внизу борт террасы состоял из глинистых сланцев и был очень крут и обрывист. Верхняя часть террасы, состоящая из речных галечно-песчаных отложений, была довольно пологой и далеко не такой крутой, как нижняя. Здесь на некоторых участках можно было ходить и даже бегать. Дети и были как раз на одном из таких пологих участков, поросших мелкой лиственницей, и занимались своими играми. Мальчик лет шести погнался за другим, разбежавшись сверху вниз, не успел задержаться на краю обрыва и упал в протекавший внизу бурный поток. Вода после прошедших недавно дождей стояла на высоком уровне, течение было быстрым, и никого из взрослых людей, которые могли бы прийти на помощь, поблизости не оказалось, и ребенок утонул. Пока кто-то из детей прибежал и сообщил об этом, было, конечно, уже поздно спасать, но все же там принимались какие-то меры, но они не увенчались успехом. Даже труп мальчика не был найден.

На Кулу мы прожили дня два, оформляя приемку лошадей. Раз или два ходили по мосту через реку в поселок, в клубе которого бывали киносеансы. Но скоро кончилось и это. Отправив лошадей через перевалы вдоль берега в сопровождении прораба Лепихина и возчика Бекашева, мы в полном составе отплыли вниз до устья речки Инякан, откуда нам предстояло начинать свои полевые работы.

Дальше наш геолого-съемочный отряд в составе меня, прораба Лепихина, рабочих Карпенко или Лукьянова, которые поочередно, сменяя один другого, работали в нашем отряде и стерегли кунгас со всем нашим скарбом на берегу, а также четвертого члена нашего отряда, постоянно находившегося с нами возчика Бекашева с двумя лошадьми, двигался по берегу, переваливая через водоразделы из одного притока Кулу в другой. Поисковый отряд в составе прораба П. И. Авраменко, промывальщика Малыгина, рабочего Ручки вместе с кладовщиком Чабудаевым и Карпенко или Лукьяновым сплавлялся от устья одного из притоков Кулу к устью другого на кунгасе и производил опробование речных отложений, двигаясь по долинам притоков.

В самом начале работы нам необходимо было преодолеть самый трудный перевал из долины речки Инякан в долину ручья Затон, смежного с названной речкой. Подъем на перевал был пологий, и мы преодолели его шутя, но спуск был высок и очень крут. К тому же это был северный склон, на котором под сфагновым мхом был мерзлый грунт со льдом и лед, не тающий под мхом все лето. Это был очень трудный спуск, но другого пути не было. Нельзя было и обойти перевалы, пройдя по берегу Кулу, потому что там были непроходимые прижимы.

Когда я приехал на Кулу, Авраменко рассказывал, что дня за два до нашего приезда проезжала к месту работ начальница партии Татьяна Афиногеновна Боровских. Останавливалась она на часок, и он угощал ее жареной рыбой — хариусами, пойманными в Кулу. Она спросила: «А чем же вы ловите рыбу?». Он, подумав, ответил: «Да вот этим, как его, — лицом». «Каким лицом?», — спросила она в недоумении. Оказалось, что он «для смеха» притворился, что хотел заменить неприличное слово «морда» другим, более литературным.

А рыбу ловили действительно так называемой мордой, то есть снастью, подобной обыкновенному вентерю, только сделанной из лозы или из ивовых прутьев. Эти сооружения, подобные корзинкам квадратного сечения, имели коническое окончание и входной, тоже конический ход и два полутора-двухметровых крыла, направляющие рыбу к коническому входу. Ставятся они на отмелой части речного берега входным отверстием книзу в начале лета, когда рыба идет к истокам реки, и наоборот — входом кверху, когда рыба ближе к осени спускается по течению.

Поднимаясь в начале лета против течения и спускаясь осенью, рыба иногда заходит внутрь морды, причем почему-то найти выход она не всегда умеет и попадает на сковороду.

Прораб-строитель, возглавлявший работы на мосту, был совсем молодой парень, лет двадцати с небольшим. Помню, в жаркие дни он любил спать на мосту, где-то на балках под проезжим полотном. Он говорил, что там нежарко, продувает ветерок и нет кровососов-комаров.

В эти дни я прочел в газетах о награждении трудящихся, работавших во время войны в тылу, новой медалью — «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Восемь дней заняла у нас работа в бассейне Инякана. Погода стояла хорошая, и мы, боясь упустить хорошие дни, не делали выходных, напряженно работая. Потом, выбрав по карте наиболее удобный перевал в ручей Затон, отправились «на штурм» его. Наверх лошади с грузом поднялись легко по пологим отрогам, но наверху их пришлось освободить от вьюков, спустить последние вниз по заполненным снегом промоинам и на плечах, а лошадей пришлось вести вниз по крутому склону в поводу. Одну из них вел я, и справиться с этой задачей оказалось нелегко.

А на другой день пошел дождь, и можно было отдыхать после более чем недельной работы и вчерашнего тяжелого перехода в палатке на Затоне. Вечером этого дня я убил своего первого медведя. Это было довольно неожиданно для меня, потому что за 7 лет, проведенных до этого на Колыме, я привык к тому, что встречи с медведями в тайге чрезвычайно редки…

Закончили охоту мы поздно. Заметно стемнело, наступила белая ночь, когда мы притащили к палатке шкуру и мясо убитого зверя. Поставив на железную печку кастрюлю с водой, в которую была положена медвежья печенка, мы легли спать, а часа через два я проснулся от удушливого дыма. Дышать кое-как можно было только у самой земли. Поэтому ползком, прижимаясь к земле, я выбрался из палатки. За мной последовали и все другие, тоже проснувшиеся от удушья. Оказывается, на печку сбежало немного жирного навара от печенки и сало горело, наполняя палатку смрадом.

Убитого медведя пришлось разделать, завьючить на лошадей и почти все мясо, за исключением оставленного себе на первые дни, отвезти к берегу Кулу на кунгас. Но на устье Затона кунгаса мы с возчиком уже не застали. Стояли здесь палатки и две лодки отряда Михаила Александровича Беляева, который производил нивелировку берегов Кулу и Колымы. Пришлось воспользоваться их лодкой, на которой хватило места и мне. С ними я и отправился вниз по Кулу. Лошадей и Бекашева я без задержки отправил обратно к Лепихину в верховья Затона.