Иван Шевцов - Орел смотрит на солнце

«За последние годы (главным образом, в рапповские времена) было создано много дутых фальшивых репутаций, и это приносило страдания не только читателям, но и самим обладателям таких искусственно созданных репутаций. У читателя всегда было то преимущество, что он мог просто обойти плохую книгу, не заметить ее, как бы ни рекламировался автор такой плохой книги. Гораздо хуже было самому автору, носителю искусственно созданной славы. В глубине его сознания не могла не копошиться мысль о том, что он в сущности самозванец, что он не достоин своей репутации и что рано или поздно ему придется тяжело расплачиваться за свои, быть может невольные, грехи, придется в расцвете сил перенести ужасный комбинированный удар — равнодушие читателей, иронию критиков и упорное нежелание издательств переиздавать его книги, те самые книги, которые в свое время переиздавались, так сказать, в административном порядке по нескольку раз в год и аккуратно ложились на библиотечные полки, чтобы там покрыться пылью и плесенью.

Но если бы только этим отличались «времена РАГ1П в литературе», было бы полбеды. Главная беда заключалась в том, что одновременно с усиленным раздуванием фальшивых репутаций искусственно принижали репутации больших мастеров литературы. На их литературные репутации ставилось клеймо, о каждом из таких художников составлялась коротенькая и злющая характеристика, которая от беспрерывного повторения приобретала большую, иногда даже сокрушающую силу… Сейчас смешно вспоминать, но ведь это факт, что в течение многих лет имя Алексея Толстого не упоминалось иначе, как с добавлением: «буржуазно-феодальный писатель»… О Владимире Маяковском осмеливались писать: «Люмпен-пролетарий от литературы; гиперболист». Михаил Шолохов котировался на рапповской бирже в качестве «внутрирапповского попутчика, страдающего нездоровым психологизмом и недооценивающего рост производственных отношений в казачьем быту»… И если сейчас твердо известно, что Шолохов и Толстой — отличные прозаики и что Маяковский — талантливейший поэт нашей эпохи, то многие писатели еще нуждаются в том, чтобы их репутации были восстановлены и о них заговорили бы с той серьезностью, какой они заслуживают.

В этом смысле особенно показательна литературная судьба С. Сергеева-Ценского.

В «генеалогическом древе литературы», которое, очевидно, для устрашения советских писателей, было нарисовано в журнале «На литературном посту», С. Сергеев-Ценский был нарисован в виде висельника, и под ним красовалась игривая надпись: «живой труп».

Клеймо было поставлено. Была дана некоторым образом «исчерпывающая характеристика»… Сергеев-Ценский был брошен на растерзание и побивание камнями и цитатами критики… Дразнили его в каких-то темных углах совсем уже маленькие трусливые критики и критикессы, которые, конечно, никогда не осмелились бы на него напасть, если б на нем не было этого страшного рапповского клейма — «живой труп». Удивительны в Сергееве-Ценском сила воли, писательская дисциплина и любовь к труду. Почти не находя серьезной и содержательной критики своих произведений, весь искусанный злыми критическими комарами, он не только оставался одним из самых плодовитых советских писателей, но и непрерывно совершенствовал свой большой талант. После превосходного романа «Массы, машины, стихии» (по-моему, это лучшее, что было создано советской литературой о войне 1914–1918 гг.) С. Сергеев-Ценский выступил с большим историческим романом «Севастопольская страда».

Но инерция «живого трупа» в какой-то степени продолжается и сейчас… О каком авторе позволили бы себе написать с такой необычайной легкостью, что его новое произведение — всего-навсего «псевдоисторический роман» и даже вовсе не роман, а «беллетризованная хроника», в то время как опубликовано в журнале лишь начало этого произведения. А вот о Сергееве-Ценском все позволено. Он еще продолжает работать, а его недописанное произведение уже получило отметку «неуд».

В № 41 «Литературной газеты» помещена статья т. Миронова «Об исторических и псевдоисторических романах». В тексте самой статьи роман назван «фундаментальным» в кавычках.

А между тем «Севастопольская страда» — фундаментальный роман без всяких кавычек. Более того. Фундаментальность романа — это первое, что хочется отметить, прочтя опубликованные в журнале «Октябрь» первые четыре части (весь роман будет в девяти частях). Роман поражает своей добросовестностью, обилием фактов и великолепных деталей, широтой исторической картины, глубиной изображения главных действующих лиц и блестящим умением, с которым выписываются все без исключения эпизодические лица…

…Основное и главное достоинство опубликованных четырех частей — это то, что они проникнуты подлинно народным патриотизмом… Вывод о народе-герое, который делает Сергеев-Ценский, не является бездоказательным и поспешным, что было бы естественно для псевдоисторического романа…

Тут мы стоим перед совершенно исключительным явлением, в котором необходимо как можно глубже разобраться. В то время, как грубая и вульгарная критика только портила художнику жизнь, сама советская действительность, глубокая народность советской власти, воля советских народов к защите отечества и к борьбе с фашизмом вдохнули в художника новую жизнь и помогли ему создать произведение, историчность которого чрезвычайно современна… Перед нами настоящая эпопея севастопольских событий. И если это не роман, т. Миронов, то что же называется романом?»

Думается, что нет нужды комментировать статью Е. Петрова, в которой выражено мнение всех честных советских писателей, возмущенных беззастенчивым глумлением «критических комаров» над большим русским художником Сергеевым-Ценским.

Травля Сергеева-Ценского со стороны определенной группы критиков, начавшаяся еще до революции, продолжалась в наше время. Выше говорилось, с каким восторгом встретил Горький поэму в прозе «Валя», первую книгу «Преображения России». Но вот 18 ноября 1926 года в газете «Известия» появляется краткая, в пять строк, заметка-«рецензия» на это произведение. Приведем ее полностью: «Скучный, ненужный роман о скучных людях. Автор ставит своих героев вне общества, вне жизни. Это — маленькие люди с маленькими интересами, вернее, без них, они просто «прозябают» на земле. Полное отсутствие сочных мазков и живых красок. И кому только могут быть нужны подобные «произведения».

Вот и все. Вынести приговор, без мотивировок, без всяких доказательств, цинично, грубо, издевательски. Автор его не то чтобы постыдился — о стыде тут и речи быть не могло, — просто на всякий случай не рискнул поставить под этой заметкой свою фамилию, — он «скромно» ограничился инициалами «Г.К.». Этот «приговор», «исчерпывающая» оценка первой книги «Преображения России» имели очень серьезные последствия для писателя: они расценивались некоторыми издателями и редакторами как директива. Шутка ли сказать: написано со всей категоричностью — «и кому только могут быть нужны подобные «произведения»! Притом «произведения» взяты в кавычки, — критик не считает «Валю» даже за художественное произведение.