Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Витольд с удивлением узнал, что в лагере действует еще одна ячейка Сопротивления, собирающая разведданные. Ее лидером был Станислав Дюбуа — известный левый активист и член парламента. До войны он сидел в тюрьме за то, что выступал против правой политики правительства. Дюбуа прибыл в Аушвиц в одной партии с Витольдом. Он находился в лагере под чужим именем, но гестапо вызвало его в Варшаву для новых допросов. Летом 1941 года он вернулся в Аушвиц и создал социалистическую ячейку [405].

Сначала Витольд избегал контактов с Дюбуа, возможно, опасаясь, что тот все еще под наблюдением гестапо, но немцы, похоже, оставили Дюбуа в покое. Станислав (друзья называли его Стащек) по вечерам чаще всего курил на улице возле своего блока. Стащек не обладал выразительной внешностью, вспоминал один из его друзей. «Он был бледноват, но в глазах светилась искра. Он был решительным и даже немного дерзким». Стащеку, так же как и Витольду, удалось внедрить своих агентов в штаб СС. Когда Витольд узнал об этом, они со Стащеком договорились координировать свои действия [406].

В канун Рождества в лагере был выходной, и Витольд со Стащеком встретились с руководителями ячеек Сопротивления. В ту ночь стоял двадцатипятиградусный мороз, с неба падали колючие снежинки, и охранники из СС, быстро закончив перекличку, вернулись в теплые помещения. Заключенные разошлись по баракам есть суп и хлеб, и капо не трогали их. Винценты принес в одну из комнат небольшую елку и украсил ее вырезанными из корнеплодов ангелами, звездами и орлом. Профессор Роман Рыбарский, политик правого толка, выступил с речью и раздал заключенным пронесенные контрабандой рождественские вафли. Затем он обнял Стащека, своего бывшего политического оппонента. Это не могло не обрадовать Витольда. «Нужно было ежедневно показывать полякам трупы их соотечественников, чтобы они наконец смогли примириться», — заметил он позже [407].

Станислав Дюбуа. Ок. 1941 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Лучшую — и самую простую — речь в тот вечер произнес писарь блока. «Дорогие друзья! — воскликнул он. — Поддерживайте друг друга, будьте добры друг к другу, чтобы труба дымила как можно меньше» [408].

Расходясь по блокам, они слышали, как немецкий охранник в одной из сторожевых башен насвистывает «Тихую ночь».

Из архива СС Витольду и Стащеку передавали большое количество сведений. В конторе находилась учетная книга — «штеркебух», или книга ежедневного учета состава, в которой отмечали всех новоприбывших, переведенных, освобожденных и умерших. Это было исчерпывающее доказательство преступлений нацистов, столь необходимое подполью. До сих пор из соображений безопасности Витольд запрещал вести записи. Но он понимал, что масштаб злодеяний нацистов можно задокументировать только на бумаге, и согласился изменить правила [409].

Рисунок орла в короне, символизирующего государственный герб Польши. Так выглядела фигурка, которой украсили елку в 1941 году. Автор Винценты Гаврон. Послевоенные годы.

Предоставлено Евой Бялы и Зофией Вишневской

В январе 1942 года люди Витольда и Стащека, работавшие в архиве, начали тайно переписывать штеркебух. Делать это днем было невозможно, но когда одновременно прибывали несколько составов с заключенными, клеркам приходилось работать по ночам практически без надзора. Копии документов подпольщики относили в складской блок, систематизировали и прятали. Позже Стащек подготовил письменные донесения, чтобы рабочие землеустроительного отряда вывезли их из лагеря. По его подсчетам, к марту 1942 года в лагере было зарегистрировано 30 000 поляков, из которых в живых оставались 11 132 человека. В число зарегистрированных входили 2000 польских евреев, большинство из них умерли. Из 12 000 прибывших советских военнопленных уцелели всего около ста человек [410].

Кажимеж Яжембовский. Автор Ян Комский. Послевоенные годы.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Руководство операцией по тайной передаче документов взял на себя тихий, спокойный человек — инженер, старший отряда землемеров Кажимеж Яжембовский. Он прятал документы в тубусах и полых частях измерительных инструментов, а затем оставлял их в разных местах на полях вокруг лагеря, где их собирала Хелена Ступка и другие люди [411].

После того как семью Хелены переселили за реку из дома, расположенного возле лагеря, она начала привлекать к сбору и передаче записок своего шестилетнего сына Яцека. Он ждал у моста, пока землемеры пройдут мимо, зная, что к ним можно подходить только тогда, когда они поют определенную песню — это означало, что эсэсовцы подкуплены. Однажды мальчик ошибся с мелодией, и охранник за уши оттащил его назад через мост, порвав при этом обе мочки, но худшего все-таки удалось избежать [412].

Пока подполье готовило документы для тайного выноса, Витольд нашел еще один способ контакта с внешним миром. К февралю 1942 года в лагере оставалась всего одна зона, куда не сумело проникнуть подполье, — комната радиосвязи в штабе СС. Из этой комнаты руководство лагеря связывалось с Берлином. В Аушвице, как и в других концлагерях, имелись шифровальная машина «Энигма» и телефонный коммутатор для внутренней связи. Немцы не догадывались, что британцы начали перехватывать радиосообщения из Аушвица еще в январе и уже знали часть данных, которые Витольд и Стащек копировали и тайно отправляли из лагеря [413].

Яцек Ступка. Военные годы.

Предоставлено семьей Ступка

Заключенным было запрещено приближаться к радиоузлу, но один из подпольщиков Витольда, студент инженерного факультета Збигнев Рушчиньский, работал в строительном отделе, где располагался склад запасных радиодеталей. Збигнев считал, что там есть все необходимое для того, чтобы собрать собственный передатчик [414].

Устройство должно быть очень простым и передавать только код Морзе. Збигневу нужна была батарея с переключателем для создания тока, пара вакуумных радиоламп для усиления сигнала и несколько метров медной проволоки, от которой сигнал передается на антенну. Радиолампы — это самая хрупкая часть любого радиоустройства, и пронести их в лагерь было сложнее всего. Если Збигнев не ошибался, их сообщения скоро услышат и в Варшаве, и за ее пределами [415].