Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Наполеона провели в одну из задних комнат посольства и сообщили, что Ладощ уехал на несколько дней в альпийский курортный город Бекс. Наполеон торопился продолжить свой путь, но и ни с кем другим не хотел разговаривать, поэтому Юлиуш Кюль, специалист по делам евреев, согласился отвезти Наполеона в Бекс на машине посольства [560].

На следующий день Кюль и Наполеон встретились с Ладощем в «Гранд отель де Салин» в Бексе. В отеле было несколько богато украшенных обеденных залов с видом на гору Дентс-дю-Миди и бильярдная для приватных бесед. Пятидесятилетний Ладощ был заядлым курильщиком с либеральными взглядами и непростым характером. Он сочувствовал евреям и позволял еврейским организациям пользоваться радиопередатчиком в посольстве, чтобы отправлять сообщения в Великобританию и США. Кроме того, вместе с другими сотрудниками посольства он создал схему производства фальшивых паспортов и помогал еврейским беженцам добираться до Швейцарии или уезжать из Европы. Кюль, ортодоксальный еврей из Восточной Польши, работал с беженцами и тоже служил важным источником информации о массовых убийствах евреев. Он подружился с Филиппо Бернардини, главным представителем Ватикана в Швейцарии, и регулярно информировал его о текущих событиях во время послеобеденных матчей по пинг-понгу в крытом патио резиденции папского нунция [561].

Юлиуш Кюль. Ок. 1943 года.

Предоставлено музеем Амуд Аиш (Нью-Йорк)

Безусловно, эти два человека понимали важность новостей Наполеона и могли передать сведения дальше. Однако Наполеон опасался утечки информации, поэтому говорил крайне осторожно. Он рассказал о ликвидации Варшавского гетто и самоубийстве Чернякова. Скорее всего, Ладощ уже знал об этой истории из радиограмм, которые шли из Варшавы в Лондон, но Наполеон произвел на слушателей впечатление: он сообщил о масштабах происходившего, пояснил роль лагеря смерти в Треблинке и коснулся сплетен о том, что из трупов евреев якобы делают мыло и удобрения [562].

Александр Ладощ. Ок. 1935 года.

Предоставлено Национальным цифровым архивом Польши

Тем не менее об Аушвице Наполеон умолчал. Кюль, вспоминая эту беседу, отмечал, что Наполеон, вероятно, говорил о судьбах евреев, депортированных из Западной Европы, когда объяснял, что их отправляли не в трудовые лагеря на Востоке, как утверждали нацисты, а на смерть. Остальное Наполеон предпочел скрыть [563].

После встречи с Ладощем Наполеон и Кюль вернулись в Берн. Кюль сразу же поспешил на встречу с Бернардини и перекинулся парой слов с его секретарем, монсеньором Мартилотти. Затем он записал все услышанное от Наполеона, чтобы передать новости Аврааму Зильбершайну, адвокату из Женевы. Зильбершайн плотно контактировал с теми же сионистскими организациями, которые получили информацию от Шульте [564].

Тем временем Наполеон намеревался продолжить свой путь. Он планировал выехать на следующий день, используя свои немецкие документы, и добраться до Франции. Однако Ладощ посоветовал ему задержаться, чтобы получить оформленные визы и отправиться в Испанию или Португалию, откуда можно попасть в Лондон на самолете или по морю [565].

Август тянулся мучительно долго, а разочарование нарастало. Время от времени в прессе появлялись заметки о ликвидации Варшавского гетто, но они были сумбурными и не производили должного эффекта. Внимание общественности было привлечено к проблеме депортации евреев из Западной Европы. Разгорелись споры относительно того, куда увозят евреев. Лондонская газета «Таймс» в номере за 8 августа писала, что еврейских девушек из Нидерландов «сажают в поезда и отправляют в лагерь — только неизвестно в какой». На самом деле в августе 1942 года более тридцати тысяч евреев были этапированы в Аушвиц. Тем не менее о роли лагеря еще не было известно [566].

«В чем сложность с получением португальской визы для Веры [кодовое имя Наполеона]?» — говорилось в запросе из Лондона, направленном 17 сентября в польское представительство в Берне. И снова, несколько дней спустя: «Что с Верой?» [567]

В другой телеграмме выражалось сожаление, что Наполеон не прислал краткий зашифрованный отчет. Посольство ответило, что на изготовление документов потребовалось больше времени, чем ожидалось, и заверило, что скоро Наполеон сможет продолжить путь. Наполеон понимал, насколько важны сведения, которые ему передали из Аушвица. Однако он был лишь одним из многих агентов, подготовленных британцами и работавших в Польше нелегально и обособленно от других. Он не мог знать, что обладает тем единственным недостающим фрагментом информации, который раскроет Западу глаза на планы нацистов и убедит союзников в необходимости военного вмешательства. Испытывая растущее разочарование, Наполеон томился в ожидании в Берне. Лето сменила осень, а документов все не было [568].

Летом 1942 года составы с заключенными прибывали на подъездные пути около Биркенау почти ежедневно. Первого августа из транзитного лагеря Вестерборк привезли 1007 человек — голландских и немецких евреев. Из них 200 человек были отравлены газом, 807 — помещены в лагерь. На следующий день в лагерь были доставлены французские евреи из Питивье: 1052 человека, 779 из которых погибли в газовой камере. Затем пришел второй состав с польскими евреями из Бендзинского гетто: убиты без малого 1500 человек. Два дня спустя — еще один поезд с евреями из Вестерборка: 1013 человек, 316 из них отравлены газом. Примерно тогда же комендант Хёсс осмотрел другие лагеря смерти в Польше и с гордостью отметил, что его лагерь — самый эффективный [569].

Витольд не видел, как колонны людей обреченно шагали в лес и сколько трупов оставалось после каждого такого похода. Однако он мог приблизительно оценить масштабы зверств нацистов. Каждый день во двор сыромятни, где работал Витольд, въезжал грузовик, доверху забитый кожаными вещами, которые изымали у мертвецов: подтяжки, ремни, сумки, обувь и чемоданы с именными бирками. Работники сыромятни сортировали эти вещи: кое-что отбирали для немецких семей, остальное сжигали. Во дворе рядами были расставлены пары обуви: до блеска начищенные ботинки и поношенные мокасины, элегантные туфли на каблуке, сандалии и маленькие башмачки. Иногда попадались большие железные детские коляски [570].

Разумеется, заключенные понимали, откуда привозят эти вещи: некоторые узники каменели от ужаса, другие старались сохранить невозмутимый вид. Постепенно люди привыкли к этому зрелищу, а в полученных столь страшным образом вещах увидели новые возможности. В каблуках и под подкладкой чемоданов стали находить ценности: кусочки золота, мешочки с драгоценными камнями, толстые пачки банкнот в разных валютах. Все обнаруженное следовало передавать эсэсовцам, чтобы пополнять казну рейха. Тем не менее вскоре лагерь наводнила добыча, или «Канада», как говорили заключенные, намекая на воображаемое богатство этой страны. Деньги потеряли всякий смысл. Буханка хлеба на лагерном черном рынке стоила от ста до двухсот долларов, затем подорожала до тысячи долларов, а вот французские франки не имели никакой ценности — заключенные использовали их вместо туалетной бумаги [571].