Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Ночью Витольд услышал крики и почувствовал сильную пульсацию в ушах. «Воздушная тревога! — орал кто-то. — Воздушная тревога!» Витольд отчаянно пытался собраться с мыслями. Разве такое возможно? Неужели союзники атакуют лагерь? Был ли это тот самый сигнал, которого он ждал? Прожекторы направили от блоков в ночное небо, и в помещении потемнело. Заключенные в блоках сгрудились у окон.

Нужно было действовать, но времени, чтобы поднять восстание, не было. Витольду казалось, будто тяжелая каменная плита придавила его к кровати. Земля содрогнулась от первого взрыва, и Витольд почувствовал, что звук идет со стороны Биркенау. Они целятся в газовые камеры? Последовал еще один глухой удар. Где-то вдалеке ночное небо озарила вспышка пламени. Витольд старался не потерять сознание, но постепенно все-таки погрузился в сон [599].

Лихорадка мучила Витольда целую неделю. Сыпь на его теле была настолько выраженной, что Деринг больше не мог скрывать друга в операционной — Энтресс непременно увидел бы больного и спросил бы, почему его не изолировали. Деринг вынужден был искать Витольду другое место и положил его в карантинный блок, где можно было остаться незамеченным в массе других пациентов. Деринг сделал Витольду укол, чтобы снизить температуру, а санитар Станислав Клоджиньский поил его лимонным соком с сахаром и прятал во время отборов [600].

Периодически к Витольду возвращалась ясность мыслей. «В этой огромной покойницкой, набитой полумертвыми людьми, — писал он позднее о карантинном блоке, — где рядом кто-то хрипел, издавая последний вздох… другой пытался встать с постели, но падал на пол, третий сбрасывал одеяло или разговаривал в бреду с мамой, кричал, ругал кого-то, отказывался есть или требовал воды, трясся от лихорадки и пытался выпрыгнуть из окна, спорил с врачом или чего-то просил, — я лежал и думал, что у меня еще остались силы осознавать происходящее и спокойно ко всему относиться» [601].

Но болезнь еще не достигла своего пика. Через неделю после того, как Витольд слег с тифом, температура тела понизилась до 35 градусов, давление упало, едва не остановилось сердце. Витольд пытался дышать, ему казалось, что воздух наполнился дымом, черным и удушливым, словно пламя его внутреннего пожара вырвалось наружу и загорелся весь лагерь. Санитары вытирали ему лоб и прижимали к губам смоченную водой салфетку, но больше они ничего не могли сделать — оставалось лишь ждать, пока минует кризис.

Через десять дней болезнь отступила. Многие из тех, кто выжил после тифа, отмечали, что испытывали особое внутреннее состояние — радостное возбуждение. Однако Витольд думал только о том, как сбежать из карантинного блока. Пошатываясь, он встал и, опираясь на стену, куда-то побрел, пока один из санитаров не уговорил его вернуться в кровать [602].

Деринг рассказал Витольду про бомбардировку: поля вблизи Райско атаковали советские самолеты. Деринг также объяснил, почему Витольду мерещилось, что лагерь заволокло дымом. Эсэсовцы перестали хоронить отравленных газом людей в братских могилах, поскольку разлагавшиеся трупы загрязняли грунтовые воды, а тошнотворный запах разносился по всем окрестностям, и это беспокоило местных жителей. В Биркенау спроектировали два новых крематория, но строительство будет завершено через несколько месяцев, поэтому эсэсовцы приказали развести гигантские костры, чтобы сжигать тела. Ранее захороненные тела выкапывали и тоже отправляли в огонь. Костры полыхали круглосуточно. Они освещали ночное небо и испускали огромные облака дыма, которые окутывали весь лагерь [603].

Вскоре Витольд узнал подробности этих злодеяний. Информация пришла от ячейки Яна Карча в Биркенау. К сентябрю 1942 года Карч установил регулярные контакты с евреями из зондеркоманды, работавшей в газовых камерах. Триста человек из изолированных блоков главного лагеря недавно были переведены в Биркенау. От других заключенных их отделял только забор из рабицы. Вход в их бараки располагался напротив поста охраны, но задние стены бараков не просматривались, и члены отряда могли незаметно встречаться. Ночью там выстраивалась линия сигаретных огоньков, «будто множество светлячков», вспоминал живший в соседнем бараке Андрей Погожев — один из уцелевших советских военнопленных [604].

Молодой французский еврей по фамилии Штайнберг проползал под забором и участвовал в собраниях подпольщиков, которые Карч проводил в госпитальном блоке Биркенау (у входа лежала гора трупов, и эсэсовцы обходили это место стороной). На собрании был и представитель советских военнопленных, и подпольщики договорились координировать свои действия и делиться разведданными. Штайнберг подробно рассказывал о том, что творилось за пределами лагеря в березовых рощах: о том, как евреи, которых вели на казнь, часто видели пламя полыхавших поблизости костров и понимали, что они следующие, но всё же смиренно раздевались и входили в газовые камеры — некоторые ради детей, а некоторые — потому, что не могли поверить в происходящее. Затем их тела бросали в дрезину, и она катилась прямо к кострам, где работала другая команда, поддерживавшая огонь [605].

Костры чаще всего разводили рядом с братской могилой, чтобы облегчить процесс уничтожения останков. Даже по меркам Аушвица зрелище было жутким: тела, лежавшие сверху, можно было достать с помощью крюка и лебедки, но уже на глубине метра ямы заполняла вонючая жижа, и затопленные тела приходилось вылавливать и поднимать на землю. Иногда эсэсовцы поили работников команды, достававшей трупы, водкой, чтобы притупить ужас, который испытывали эти люди, но и сами пили по-черному. Тех, кто отказывался работать, убивали; другие сходили с ума и по ночам кричали, что какие-то сверхъестественные существа вырвут их из лагеря и заберут на небеса. Самоубийства были привычным явлением. Зайдя утром в уборную, можно было натолкнуться на целую вереницу висельников. Эти люди понимали: они слишком много видели и нацисты рано или поздно все равно их убьют [606].

Ян Карч. Ок. 1941 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Утром 17 сентября Ян Карч узнал, что находившихся в Биркенау выживших советских военнопленных — около сотни человек — заставили раздеться и заперли в бараках. Вскоре Штайнберг сообщил ему, что на два часа ночи запланировано отравление газом, за что работникам спецотряда пообещали по стопке водки. Штайнберг и Карч пришли к выводу, что речь шла об уничтожении русских [607].

Штайнберг сказал, что люди из его отряда готовы предпринять попытку прорыва, и, если осуществить все сегодня вечером, у русских будет шанс сбежать из лагеря. Карч добавил, что сможет поднять заключенных-поляков, но сначала они должны представить эту операцию на утверждение Витольду и другим подпольщикам в главном лагере [608].