Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Витольд навестил и другого бывшего заключенного — Александра Палинского, Олека. Он жил в многоквартирном доме в Жолибоже с женой Олой и шестнадцатилетней дочерью. Палинские в своей двухкомнатной квартире на втором этаже готовили обеды на заказ. Ола варила бульон из костей и традиционный капустный суп, который подавала с жареной картошкой. Изредка она покупала у крестьян мясо и делала шницели.

Витольд и Олек разговаривали часами. До войны Олек был жизнерадостным человеком, руководил детским кукольным театром, создавал сложные декорации для спектаклей и сам аккомпанировал во время представления. Почти год назад его выпустили из лагеря, но к любимому делу он больше не вернулся. Семья переживала трудные времена. Олек и Витольд вспоминали лагерь, и на душе становилось легче [770].

Вместе с Олеком Витольд разыскивал семьи погибших в Аушвице друзей. Люди часто отказывались верить в то, что их близкие умерли, и мало кого утешала весть, что их родные погибли, сражаясь в подполье. Иногда Витольду приходилось оправдываться, почему он сам выжил [771].

В это же время Витольд приступил к работе над новым отчетом об Аушвице. Он описал масштабы подпольной организации и оценил ее возможности, указал количество убитых в лагере, включая последние цифры по погибшим евреям. Впервые он поделился своими мыслями и воспоминаниями о пережитом в лагере. Иногда повествование было по-военному лаконичным и сдержанным, но он вновь и вновь возвращался к описанию героических поступков отдельных людей. Витольд хотел, чтобы читатель ощутил духовную сторону жизни лагеря. Во вступлении он написал: «Возможно, некоторые семьи узнают в моей истории своих близких. В о т п о ч е м у я э т о п и ш у [дополнительные пробелы сделаны Витольдом]» [772].

В течение осени и зимы 1943 года Витольд продолжал работать на подполье. Ему выделили небольшую сумму денег для поддержки бывших заключенных и их семей. Среди тех, кому он передавал деньги, была соседка Олека Барбара Абрамова-Неверли — ее муж Игорь {15} находился в концлагере. Барбара нуждалась в деньгах, чтобы отправлять Игорю посылки в лагерь, также она помогала нескольким еврейским семьям. Барбара сама была еврейкой, но жила под фамилией мужа-католика. Она тщательно скрывала свою тайну и даже семилетнему сыну не рассказывала о его происхождении, но все ее друзья знали, что она выросла в еврейском приюте «Дом Сирот» [773].

Барбара Абрамова-Неверли.

Предоставлено Ярославом Абрамовым-Неверли

Той осенью у Барбары возникли проблемы. Она пригласила Витольда к себе домой и, чуть не плача, рассказала, что примерно неделю назад в дверь квартиры постучали. Человек, стоявший на пороге, представился другом одного из евреев, которых Игорь спас перед своим арестом, и сообщил, что приехал собрать деньги от имени их общего знакомого. Барбара дала ему немного денег, и он ушел. Через несколько дней этот человек вернулся и сказал, что друг Игоря умер, но деньги все равно нужны. Если Барбара не раскошелится, пригрозил визитер, он донесет на нее в гестапо. Она отдала свои последние деньги, но он заявил, что этого мало, и пообещал прийти еще раз [774].

— Барбара, пожалуйста, успокойся, — сказал ей Витольд. — Мы позаботимся об этом. Деньги тебе принесут, а дальше будет видно [775].

Шантажист получил деньги, и больше Барбара его никогда не видела. Судьба вымогателя неизвестна, вероятнее всего, Витольд организовал его казнь [776].

Наступила зима, количество облав и перестрелок уменьшилось, и Витольд все чаще думал о семье. В начале декабря Мария с Анджеем и Зофией сели в автобус и поехали в Варшаву. Витольд ждал их у Элеоноры. По такому случаю она приготовила фруктовое желе в формочках. Витольд не видел детей больше трех лет. Анджею исполнилось одиннадцать, он был рослым и немного неуклюжим мальчиком. Зофия была на год младше брата — смышленая и хорошенькая девочка. Витольд обнял детей.

Анджей привез с собой игрушечный пистолет. Он показал свое оружие Витольду и побежал с сыном Элеоноры Мареком на улицу — играть «в немцев и поляков». Зофия осталась с отцом, она заметила, что отец похудел и постарел. В какой-то момент она увидела: отец задумался и теребит что-то в кармане. Она спросила, что у него в кармане, и Витольд вытащил небольшую корочку хлеба — он объяснил дочери, что хранит кусочек хлеба на всякий случай [777].

После ужина детей уложили спать на матрас на полу в кухне, а Витольд и Мария поднялись наверх. На следующее утро Витольд отправился с детьми на прогулку, чтобы научить их «парочке приемов». Он объяснил, как использовать отражение в витринах магазинов для проверки, нет ли слежки, и как притвориться, будто они завязывают шнурки, чтобы осмотреть улицу. Витольд представил все как игру (это и была игра), но дети почувствовали, насколько он был серьезен. Анджей хотел спросить отца, что тот делал все эти годы, но понял, что это неподходящая для обсуждения тема [778].

Маловероятно, что Витольд и Мария встречались у Элеоноры на Рождество. После непродолжительного затишья ситуация в городе вновь обострилась. В декабре подпольщики устроили восемьдесят семь диверсионных актов. Немцы забаррикадировали казенные здания и выходили на улицу только с оружием или группами. К восторгу горожан, на лесах строительной площадки в центре города какие-то смельчаки повесили гигантскую куклу, изображавшую Гитлера. Эсэсовцы ответили кровавыми репрессиями. «Мы всё еще боимся немцев, — заметил один мемуарист. — Но теперь и немцы боятся нас» [779].

Витольд продолжал работу над своим отчетом. В декабре из Новы-Виснича приехал Эдек с последними новостями из лагеря. Лагерное подполье теперь возглавили австрийские и польские коммунисты. Кое-кто из друзей Витольда сохранил влияние в лагере, но численность организации заметно уменьшилась. Даже если бы Витольд заручился поддержкой варшавского подполья, он уже не был уверен, смогут ли новые лидеры поднять восстание и собираются ли делать это вообще [780].

Связи Витольда с лагерем ослабли, и его приоритеты поменялись. В начале 1944 года Витольда представили руководителю диверсионного крыла варшавского подполья Эмилю Фильдорфу. Тот готовил группу для сопротивления советским войскам на случай, если СССР решится на оккупацию страны. Польское правительство все еще надеялось, что союзники поддержат независимость Польши. В феврале 1944 года Черчилль выступил в британском парламенте и фактически согласился уступить Сталину бо́льшую часть Восточной Польши — это был вынужденный шаг, поскольку союзники тянули с открытием второго фронта во Франции. «Я испытываю глубокую симпатию к полякам, — сказал Черчилль, — к этой героической нации, дух которой не сломили столетия невзгод, но я также сочувствую русским». Он выразил уверенность, что Сталин будет уважать независимость оставшейся части Польши, а поляки и русские смогут вместе сражаться против общего врага [781].