Екатерина Фурцева - «Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» [litres]

В 54-м году, когда мы были в Пекине, Никита Сергеевич сказал мне: «Обратите внимание, как скромно одеваются китайские коммунистки». В его словах прозвучало неодобрение в мой адрес, и это меня задело. В двадцатые годы, когда жизнь была совсем другой, советские женщины одевались примерно так же. Красная косынка была единственным украшением. Для Китая пятидесятые были все равно, что двадцатые для Советского Союза. Молодая китайская республика только-только становилась на ноги. Тут не до красивой одежды, накормить бы всех. Но когда уже крепко стоишь на ногах, то почему бы не одеться нарядно и красиво? Коммунистки не монахини. Другое дело – нескромность, нездоровая тяга к вещам. Но такого за мной сроду не водилось, и упрекать меня было не в чем. Я была членом советской правительственной делегации и считала своим долгом выглядеть соответствующим образом.

Не видя смысла объяснять Никите Сергеевичу очевидное, я тем не менее не могла промолчать. Смолчишь – значит признаешь свою вину, а я никакой вины за собой не чувствовала. «Я уверена, что со временем китайские женщины начнут одеваться нарядно, – ответила я. – Когда женщина хорошо выглядит, она чувствует себя лучше и лучше работает». Ответ прозвучал дерзковато. Никита Сергеевич нахмурился и сказал: «А вот мне, например, все равно, какой на мне костюм. Моя работа от одежды не зависит». Ответ был неуместным, потому что я говорила о женщинах, а не о мужчинах. Это была далеко не единственная шпилька в мой адрес по поводу того, как я выгляжу. Со временем я научилась пропускать их мимо ушей.

Я долго не могла понять, почему Жуков был снят и почему он был снят таким образом. Отставка скорее напоминала расправу. Поняла, когда меня саму неожиданно сняли с должности секретаря ЦК. Без какой-либо вины и таким же способом, как и Жукова, – за моей спиной. «Времена меняются, а методы остаются прежними», – сказал мне Жуков осенью 60-го. Методы действительно остаются прежними. Никиту Сергеевича сняли точно так же, как он снял Жукова (и меня). Я человек незлопамятный, не склонный радоваться чужой беде. Но в октябре 64-го я подумала о том, что справедливость все же существует. Рано или поздно каждый получает то, что он заслужил.

Мне было очень приятно увидеть Жукова в Кремле на заседании, посвященном 20-летию Победы. Зал встретил его очень тепло – аплодисментами, улыбками. «Жуков! Жуков!», – говорили друг другу люди. Я была в курсе того, что его пригласили, но сомневалась – придет ли? Знаю по себе, как трудно после незаслуженного унижения появляться на людях. Но то получилось не простое появление на заседании, а настоящий триумф. Далеко не всем пришелся по душе этот триумф. Кое-кто сразу же вспомнил Сто дней Бонапарта. Враги Жукова любили обвинять его в «бонапартизме». Сам Жуков отвечал на это обвинение так: «Неверное сравнение, товарищи. Бонапарт, в отличие от меня, войну проиграл». Эта шутка дорого обошлась ему. Ее поспешили выставить как проявление нескромности. Не один, мол, Жуков выиграл войну, а весь советский народ. Злопыхатели цепляются за любое слово. Помню, как была переврана моя шутка относительно того, что хорошим актерам не следует давать отрицательные роли. Переврали, истолковали так, будто я дала указание, и попытались выставить меня дурой. Но не вышло. Умным людям было понятно, что я пошутила. Все роли, и положительные, и отрицательные, надо давать только хорошим актерам.

Очень тяжело воспринимаю смерть. Не могу свыкнуться с тем, что человека, которого я знала, больше нет. Долго привыкаю к этому. Порой соберусь поздравить с днем рождения, а потом вспоминаю, что именинник умер. В последнее время часто думаю о смерти, о том, что ждет нас после нее. Не могу поверить в то, что все закончится. Коммунистке и материалистке подобные мысли не к лицу, но все равно не могу поверить. Или не хочу? Не знаю.

Хотелось бы не думать о плохом, но не получается.

За чтение «Графа Монте-Кристо» я в юности получила выговор. Комсомолке не годится читать буржуазную литературу. Про графа написано? Издано до революции? Получи выговор! Помню, как я плакала от несправедливости происходящего на комсомольском собрании и пыталась рассказать сюжет, но меня то и дело перебивали. Запомнила то собрание на всю жизнь и сделала выводы. Если я уверена, что человек кругом виноват, то все равно даю ему возможность высказаться. Может, я чего-то не учла? Может, у товарища были свои соображения? Пусть объяснит, а мы послушаем. Обрываю только тогда, когда начинают врать или юлить.

Моряка, ставшего графом, мне было жаль. Как можно тратить столько лет и сил на месть своим обидчикам, удивлялась я. Неужели он не понимал, что жизнь проходит впустую? Вспоминаю «графа» всякий раз, когда разговариваю с Кириленко [259] Кириленко Андрей Павлович (1906–1990) – советский партийный деятель, секретарь ЦК КПСС в 1966–1982 гг. В 70-е годы считался вторым лицом в государстве после Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. . Мы познакомились с ним в начале 44-го, когда я работала в райкоме [260] Фрунзенский районный комитет ВКП (б) г. Москвы. . Ответственному работнику ГКО [261] Государственный комитет обороны СССР. не понравилась моя принципиальность. Я не пошла ему навстречу, когда он обратился ко мне с одной просьбой. Мы поспорили, крупно. Кириленко пожаловался на меня первому секретарю, тот меня поддержал, и на этом дело закончилось. Вроде бы закончилось. На самом деле не закончилось. Он мстит мне до сих пор. Пока не было крупного повода, использовал каждую мелочь, а когда повод нашелся, раздул из него второе «трофейное дело» [262] «Трофейное» или «генеральское» дело – проходившая в 1946–1948 гг. кампания органов госбезопасности СССР, направленная на выявление злоупотреблений среди генералитета. Была начата по указанию И. В. Сталина. . Министр культуры построила себе дачу из материалов, предназначенных для ремонта Большого театра! Зачем ей своя дача, если есть государственная? Дело выворачивали так, чтобы обвинить меня в хищении материалов. «Засиделась ты в министрах», – сказал мне Кириленко. Смету, которую я ему показывала, он смотреть не стал, смахнул рукой со стола. А я расписала все по графам – откуда мы взяли деньги, где что покупалось, приложила все квитанции. Пришлось идти со сметой к Брежневу. Поверх сметы я положила заявление о том, что сознаю свою ошибку и в подтверждение этого передаю дачу государству. Брежнев, в отличие от Кириленко, со сметой ознакомился и дал распоряжение, чтобы мне вернули всю сумму, потраченную на строительство. Дал понять, что дело с дачей закончено и вопросов ко мне больше нет. Но я знаю, что в руках у моих врагов появился еще один козырь. Отныне эта проклятая дача будет вспоминаться при каждом удобном случае. Проклинаю тот день, когда решила ее строить! Но так хотелось, чтобы у Светы с Маришкой была своя дача. Своя, которую у них не отберут. Помню, как в 61-м меня выгоняли с «секретарской» дачи [263] То есть с государственной дачи, которой Фурцева пользовалась как секретарь ЦК КПСС. . Именно выгоняли, чуть ли не взашей. Пивоваров [264] Пивоваров Валентин Васильевич занимал пост управляющего делами ЦК КПСС с 1959 по 1962 г. , тогдашний управделами, звонить мне побрезговал. Прислал сотрудника с бумажкой – освободить в 24 часа. Я разозлилась, позвонила ему сама. Что вы творите, спрашиваю. Как вы смеете? В старое время так жандармы с революционерами обращались – выслать в 24 часа. Что за срочность? Почему так грубо? А он мне – дача нужна товарищу Ильичеву [265] Ильичев Леонид Федорович (1906–1990) – советский философ и партийный деятель. В 1961–1965 гг. был секретарем ЦК КПСС и председателем Идеологической комиссии ЦК КПСС. Являлся идеологом и одним из организаторов т. н. «хрущевской антирелигиозной кампании», в ходе которой религиозные организации в СССР подвергались массовым гонениям. , извольте освободить. Как будто товарищу Ильичеву жить негде! Все было унизительно – и слова Пивоварова, и его тон, и наглый взгляд его сотрудника. Я чувствовала себя оплеванной. Удивлялась тому, что все происходит не по-человечески. Не по-человечески сняли, не по-человечески гонят с дачи. Когда Светлана заговорила о даче, я вспомнила ту старую историю и согласилась – давайте строить. Свою дачу не отберут. Но ошиблась – и свою отобрали, вынудили отдать. У других членов ЦК по три дачи. Одна на сына записана, другая на дочь, а третья на тещу. Формально не придраться. А я не люблю ловчить, потому и записала дачу на себя. Почему рабочему или артисту можно иметь собственную дачу, а министру нельзя? Мне много говорили о скромности, тыкали в глаза. Как будто я построила дворец, а не небольшой домик. Марецкая сказала верно: «Стоял бы там шалаш, шума меньше не было бы». Да, не было бы. И если бы я смолоду не была такой принципиальной, такого шума тоже не было бы. Вечно моя принципиальность выходит мне боком. У правды одна голова, а у лжи их сотня.