Валентин Рушкис - Высокий счет

— Это несущественно, — отмахивается он от моих вопросов. — День-другой без меня обойдутся, а я…

Василий Артемович на мгновение умолкает, подбирая слова. Этим немедленно пользуется Аида Александровна.

— Видите ли, — обращается она прямо ко мне, — поскольку мой Майор выполняет функции электронного мозга, небольшие повреждения корпуса или нижних опор для него несущественны. У меня счастливая семейная жизнь: полумуж на полупроводниках…

— Ада, не иронизируй. Мы уже сегодня достаточно об этом говорили. Пока не построен вычислительный центр, должен быть человек, который…

— Понимаете, если должен быть человек, почему-то обязательно им оказывается мой Майор! — разводит руками Аида Александровна. И вдруг теплеет, улыбается, склоняется к мужу, лежащему на диване с забинтованной ногой: — Вася, расскажем гостю о белках!

…Этой ночью Василий Артемович проснулся спокойно и легко: с пересыпу. Редчайшее для него состояние благополучно выспавшегося труженика, все дела которого в полном ажуре. Никуда не нужно бежать, нельзя даже, медицина обидится. Нога почти не болит, ничто не мешает мирно лежать и думать.

Завтра-послезавтра выпишут на работу. Придет он к своему пульту, снимет трубку телефона, узнает, что какая-нибудь фитюлька за номером триста тысяч столько-то является тем узким местом, которое через час начнет лимитировать сборку. И опять придется спешить черт знает куда, чтобы распутать очередной узел.

Все люди, как люди, ведут свою работу, один Майор мучается на чужом деле, элементарном в каждом данном случае, но невероятно сложном при совокупности этих случаев. Название должности громкое, а по сути… Хотя, что ж, название «главный диспетчер», пожалуй, соответствует работе. Только напряжение все же сверхчеловеческое. Однако…

Ни один представитель техники безопасности не разрешит на производстве ни одному человеку поднимать тяжести, скажем, по сто килограммов. А Василий Алексеев поднимает по двести с лишним, ничуть не жалуясь на свою судьбу! И альпинист, карабкающийся на неприступную скалу, не размышляет, посилен его труд или нет. Все эти люди счастливы уже тем, что им удается кряхтеть под штангой немыслимой тяжести или висеть над пропастью в связке с таким же сумасшедшим…

Сумасшедшим? Почему? Может быть, это и есть нормальные люди? Может быть, безумие тянуть вполсилы нелюбимое тобою дело, теряя время и растрачивая на это жизнь?

Что же, вот так, в роли диспетчера прыгать как белка в колесе нормально? В этом счастье?

Конечно, счастье! Это великолепно: и белка прыгает в колесо в поисках счастья, больше того, во имя спасения! Если белка останется в клетке без движения, она погибнет.

— Ада! Ада! Слушай, это страшно интересно! Это прямо для твоей диссертации, слушай!

Крик мужа среди ночи испугал Аиду Александровну настолько, что она не сразу сообразила в чем дело. В ее сне Майор плыл над полом, подвешенный на конвейере, и кто-то пытался приболтить к его бедрам задний мост. Как хорошо, что это был сон!

Но потом, слушая рассказ мужа, она зажгла свет, села к столу и поспешно набросала несколько строк. Встала, потянулась. Василий Артемович с улыбкой взглянул на нее:

— Видишь, как полезно иметь в доме такое подопытное животное, как я! Хорош кролик?

— Ты белка, — тихо ответила Аида. — Понимаешь? Белка!

Оказывается, до чего просто открывается ларчик! Передо мной чередою прошли счастливые люди, люди, влюбленные в свое дело. Всегда спешит заботливый Алексей Кочет, пускающий который-то агрегат. Что ему, почести нужны? Зарплата? К слову сказать, его уже повышали в должности… с понижением оклада. Бывает, оказывается, и такое, шутки штатного расписания. Получал он за одну неделю и благодарность, и выговор, есть у него ордена… Не сразу нашел в жизни свое место — был техником-гидрологом, стал инженером-строителем, но уж теперь — никуда!

Белка!

И Василий Майор… У него в тридцать три года пробилась на висках седина. Невесело звучит шуточка, что в ходу у строителей автозавода, прозвали они одну модную болезнь «фиат миокарда». Есть жертвы, есть потери — слишком велик размах битвы.

Богатый материал для диссертации Аиды Майор.

Вот передо мной Досаев — сильный и надежный человек на сильной, надежной машине, рабочий высокого класса. Государственные, общественные интересы — его кровные. Увидит непорядок — примет меры, такое скажет, что и не выползешь из-под досаевского слова. Авторитет. А еще говорили мне о нем: «Совесть».

И никуда от своего любимого дела не уйдет, и незачем ему уходить… Пробовали уже Досаева «выдвинуть». Вернулся как-то он с очередных курсов, а тут механик в отпуск уходит, и у Петра Алексеевича давление повысилось, врачи рекомендуют временно перейти на работу полегче. Ну, и уговорил начальник: «Побудь пока механиком, там посмотрим»…

— Ох, намаялся же я на этой легкости! — вспоминает Досаев. — Извелся. Сто единиц машин, ты уже не механик, а сам у себя посыльный! Бегаешь, но толку от тебя мало: ведь если у кого-нибудь в моторе, скажем, нелады, я же не полезу, я в костюмчике! Только и слышишь: та машина не работала, эта ушла, и никто не знает, что с ней… Дождался своего отпускника. Нет, говорю, спасибо за легкость, возьмите свои бобочки, а меня пустите на мой бульдозер!

Никто не назовет Досаева добреньким, хоть и добрый он человек по натуре. И люди с ним хорошие, пусть кто и ошибется, взыскать можно, а так — хороши! Почему бы это в каждом человеке ему открывается хорошее?

На активе ли, на собрании, либо просто на улице много знакомых встречает Петр Алексеевич — двадцать с лишним лет в одном коллективе! Если кому понадобится Досаев — пожалуйста, вот он, весь тут. У него к кому-нибудь претензия, всегда выскажет, хоть тому же Борису Кашунину — тоже давний знакомый, тоже хороший человек. Когда-то пришел в Управление механизации из горкома комсомола, бегал в болотных сапогах от машины к машине… Подойдет, бывало, в чем нужно убедит, а если, скажем, гусеница у бульдозера расстегнется — ничего, и в грязь полезет, застегнет.

Если нужно, поговорит Досаев и с начальником стройки Н. Ф. Семизоровым или с главным инженером Д. В. Еремеевым, не только по старой дружбе, но по праву рабочего человека. Ездил как-то на завод принимать тракторы. И там, говорят, совсем новые для него конструкторы уважительно его замечания выслушали и учли.

На берегу Волги он родился, Волгой вспоен и вскормлен, в нем и сила богатырского края, и размах его, и кажущаяся медлительность… Ведь и в самой реке-матушке не сразу угадаешь ее исполинскую силу. А взглянешь на стремнину за гидростанцией, на высокие провода, рассекшие само небо, — поймешь.

Образцы трудового героизма и широту мышления показали на берегах Волги рабочий класс великой страны и плоть от плоти его — техническая интеллигенция. Показали зрелость.