Валерий Солдатенко - Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника

Во-первых, Шлихтер ни словом не обмолвился по поводу положительных качеств теоретического наследия своего коллеги: вроде бы сотни работ Скрыпника, обнародованных в течение десятилетий – это только пропаганда массовыми тиражами антиленинских взглядов. Во всяком случае, материал завершается словами: «Мы хорошо знаем, как Ленин работал над изучением Маркса и Энгельса. Мы хорошо знаем, как т. Сталин работал и работает над изучением Маркса, Энгельса и Ленина, развивая дальше их учение. Конечно, не каждому дано так работать. Но этот стиль работы должен быть и является образцом для нас, в этом стиле мы должны воспитывать наши кадры.

В трудах же т. Скрыпника мы видим явно беззаботное и свободное отношение к теоретическому наследию классиков марксизма-ленинизма и к применению его к существенным вопросам нашей революционной практики. На этом тем более надо заострить [внимание], что мы должны оберегать молодое поколение от малейшего воздействия таких привычек и приемов в работе; мы должны его воспитывать в духе большевистской непримиримости ко всяким уклонам от марксо-ленинской теории, в духе последовательного проведения в жизнь учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина.

Нельзя ни на минуту забывать, что книги пишутся для широких масс, на них учатся и воспитываются сотни тысяч, миллионы. Это обязывает каждого большевика» [581] Там же. С. 85. .

Во-вторых, «метод» критики взглядов Н. А. Скрыпника до примитивности прост (хотя в то время уже и воспринят большинством советских обществоведов как эффективный): из общего контекста вырываются отдельные высказывания и через их сопоставление с подобранными цитатами из трудов К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина и И. В. Сталина (это «мерило» обязательно использовалось как «тяжелая артиллерия», как истина последней инстанции) обнаруживаются расхождения, несовпадения, специфические отличия. Чем больше разница в сопоставленных словах – тем хуже для автора рецензируемой работы. Тем более серьезные обвинения ему выдвигались. Не стоит говорить: любая личность с ярким, неординарным мышлением, индивидуальным поведением не могла не попасть в изобретенную ловушку. Никто даже не ставил вопрос: а возможно, неверны или хотя бы не во всем верны те «лакмусовые бумажки», которые применялись для вынесения окончательных вердиктов. Между тем в процессе развития советской историографии в конце концов было убедительно доказано, что сталинская позиция выглядела далеко не всегда безупречной. Она была оценена как объективно ошибочная, в частности противоречившая ленинской, в первые недели после победы Февральской революции.

Шлихтер же и в этом, и в отношении других случаев апеллировал к сталинским положениям, как несомненно верным.

В-третьих, автор рецензии в «Большевике Украины» отобрал для критики значительное количество высказываний Скрыпника, относящихся к моментам поиска советской историографией итоговых оценок и выводов, в частности полученных в ходе так называемой «литературной дискуссии» в ВКП(б) 1924 г. против троцкистских взглядов, изложенных в «Уроках Октября». Естественно, тогда верх взяла не «чистая наука», а добавились (причем часто как доминирующие элементы) политические факторы. Ясно, что после идейного разгрома троцкизма тождественные или в чем-то близкие к оппозиционным взгляды не могли квалифицироваться иначе как враждебные, априорно вредные делу партии, социализма. То есть научная корректность явно не выдерживалась.

В-четвертых, обращает на себя внимание несколько алогичное построение статьи-рецензии. А. Г. Шлихтер почему-то сначала говорит о ленинской теории перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, особенно о крестьянстве, как союзнике пролетариата, и только потом и в конце статьи обращается к, казалось бы, исходному для избранной конструкции моменту – идее гегемонии рабочего класса в освободительном процессе [582] Шліхтер О. За більшовицьку непримиренність в теорії // Більшовик України. 1933. № 5–6. С. 72–73, 76–77. . Теоретическому выяснению роли Коммунистической партии в революции почему-то предшествует рассмотрение конкретного вопроса: произошло или не произошло перевооружение большевизма в ходе своего развития, в 1917 г.

В довершение А. Г. Шлихтер между вопросами, которые, безусловно, органично связаны между собой, вклинивает моменты, относящиеся к национальной сфере. Возможно, расчет состоял в том, чтобы доказать читателям будто ошибки Н. А. Скрыпника носят не локальный, частичный характер. Они вытекают из того, что, начиная с самого главного в марксизме-ленинизме – учения о классовой борьбе – и заканчивая анализом опыта реализации социалистической теории на практике (правда, порядок рассмотрения, как указывалось выше, был обратным), Николай Алексеевич предлагал особые, авторские, взгляды, которые квалифицировались как предательство научного коммунизма и пособничество в распространении враждебной идеологии.

И все же именно критика позиции Скрыпника в национальном вопросе выглядела как основной «криминал».

Прежде всего Шлихтер не может простить Скрыпнику – одному из организаторов борьбы против Центральной рады – признание за последней демократических ориентаций, ее поддержки значительными массами украинства, совпадения на определенном этапе векторов движения большевистских организаций и сил национально-освободительной революции [583] Там же. С. 77–78. .

«Просто удивительно, – возмущается А. Г. Шлихтер, – как мог тов. Скрыпник написать это, как мог тов. Скрыпник подбросить пролетарской диктатуре в качестве сообщника Украинскую Центральную раду и организованную ею украинскую буржуазию. Удивительно, как мог тов. Скрыпник в 1923 году, когда уже был пройден этап кровавой борьбы с Центральной радой, писать – а в 1930 году без исправлений переиздать, – что Центральная рада вместе с советским правительством могла совместно работать над национальным возрождением украинского народа. Понимает ли тов. Скрыпник, что тем самым он не только приукрашивает, не только идеализирует контрреволюционную Центральную раду, но и снимает вопрос вооруженной борьбы пролетариата с Центральной радой, хочет того или не хочет, но проведенную борьбу пролетариата за свержение органа украинской буржуазии – Центральной рады, кровавую борьбу за установление пролетарской диктатуры выставляет как некое историческое недоразумение. Потому что как же иначе можно понять утверждение тов. Скрыпника о том, что Центральная рада, “идя теми же путями, что и большевики” (?!!), могла совместно работать с советским правительством?» [584] Там же. С. 78.

По мнению воинствующего рецензента, основной причиной ложных представлений и утверждений Н. А. Скрыпника стала переоценка им роли национального вопроса в общественной жизни, в революционном процессе в Украине. Вице-президент Академии наук, в частности, писал: «…Тов. Скрыпник переоценил значение национального вопроса, сделал его основным в революции, в оценке движущих сил революции пришел к неверной, вредной, апологетической оценке Центральной рады и украинских националистических партий, взял ограниченное буржуазно-освободительное движение, возглавляемое Центральной радой, за основное и решающее на пути от Февраля до Октября. Тов. Скрыпник, очевидно, забыл основной принцип ленинизма, что “национальный вопрос это не абсолют, а только частичка общедемократического движения” (Ленин), что “национальный вопрос это часть вопроса о пролетарской революции и пролетарской диктатуре” (Сталин)» [585] Шліхтер О. За більшовицьку непримиренність в теорії // Більшовик України. 1933. № 5–6. С. 78–79. .