Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Мой отец в то время все еще был без работы. Брат Станислав содержал отца и помогал мне материально. А у дяди Мариана, у которого находился Ясик, было четверо детей, и средств семье не хватало. Весной 1913 года, после долгих поисков, я стала давать два раза в неделю уроки музыки в семье Буйвидов. Я учила их дочурку игре на рояле. Одо Буйвид был известным врачом в Кракове и профессором Ягеллонского университета. Он первый в Польше начал лечить от бешенства методом Пастера.

Жена его была буржуазной общественной деятельницей — феминисткой. Урок у Буйвидов и деньги, получаемые мной за работу в Краковском союзе помощи политическим каторжанам и ссыльнопоселенцам в России, а также надежда получить еще и другие уроки усилили мое стремление взять к себе Ясика. Тоска о нем все время терзала меня. Я могла также рассчитывать на помощь старушки Бернштейн. Она писала, что будет помогать мне, присылая для Ясика по 15 рублей в месяц, что она регулярно и делала до самого начала войны — 1 августа 1914 года. Фронт отрезал нас от нее.

Посоветовавшись с Братманами, я сняла в их новой трехкомнатной квартире на улице Словацкого, 21, одну комнату и стала готовиться к приезду Ясика. Я купила ему в рассрочку кроватку. В мае или июне 1913 года мне привезли Ясика.

Поезд пришел в Краков к вечеру. Я схватила Ясика из рук Юлии и понесла к пролетке. Удивленными глазенками смотрел он на незнакомую женщину, которая нежно, как никто другой, прижимала его к себе и покрывала его личико и ручки горячими поцелуями. Он улыбался мне и не вырывался из моих рук, хотя те совсем не помнили малыша и уложили его спать. Свою кровать я уступила Юлии, а сама легла рядом с Ясиком на кушетке. Всю ночь, конечно, я не спала, переполненная чувством несказанной радости.

Я не зажигала света из опасения, что Ясик увидит незнакомую ему тетю и испугается. Но он почувствовал, что его подняли другие, не те, привычные, руки. Не издавая ни звука, он сильно отталкивал меня обеими ручками.

Юлия Мушкат осталась на день или на два в Кракове, чтобы осмотреть город, в котором много древних национальных памятников и замечательных произведений искусства. Мы осматривали рынок с Сукенницами и памятником Адаму Мицкевичу, Национальный музей с неповторимыми произведениями Матейки, Мариацкий костел (XIII–XV вв.) со знаменитым скульптурным алтарем XV века работы Вита Ствола. Посетили мы древний Вавель на высоком холме с королевским замком и изумительным видом на город, готический собор в Вавеле с гробницами польских королей. Побывали на кургане Костюшки и в костеле св. Флориана с прекрасными витражами работы Станислава Выспянского. Осмотрели великолепные произведения архитектуры — двор Ягеллонской библиотеки.

На большинство из этих экскурсий мы брали с собой Ясика, что меня несколько утомляло. Сынишка мой ведь не умел еще ходить, коляски для него не было, и мне приходилось носить его на руках. Юлия же была значительно старше меня, и почти двухлетний толстячок был для нее слишком тяжел.

Навсегда я сохранила безграничную благодарность к Юлии и дяде Мариану за спасение сына.

Сразу после приезда ко мне Ясика я написала об этом Феликсу, делясь с ним своим счастьем. Я подробно описала, как он выглядит, какие рожицы строит, как и что делает, какой серебристый смех у него. Говорил тогда наш малыш еще мало, только отдельные слова.

Когда он хотел чего-нибудь от меня, то протягивал ручонки и звал: «Пая». Я ломала себе голову над тем, что это значит. Давала ему то один предмет, то другой, но он все повторял: «Пая». Я не могла додуматься до смысла этого непонятного слова. В письме к Юлии спросила ее об этом. Она ответила, что «пая» у Ясика значит «пани». Слово это ребенок слышал часто в Клецке от своей няни, когда она обращалась к Юлии.

Разумеется, он скоро понял, что называть меня нужно иначе. Но он никак не мог выговорить слова «мамуся» и называл меня «муся».

У Братманов был сынишка Янек, на четыре месяца моложе Ясика. Он рос в нормальных условиях и был здоровым, жизнерадостным и очень подвижным ребенком. Ясик играл со своими игрушками на кушетке, а Янек бегал по всей квартире. Подойдя к Ясику и заинтересовавшись его резиновыми игрушками, Янек вырывал их у него из рук и убегал в другую комнату. Ясик же был беспомощен, не мог побежать на ним и начинал плакать. Слезы ручьем лились из его глаз, невольно хотелось смеяться при всем сочувствии к огорчению малыша. Янек не понимал, что обидел своего ровесника, а когда Марыля втолковывала ему это, он становился серьезным и возвращал игрушку. Так мальчики-однолетки росли вместе с небольшими перерывами до 1918 года. Вместе играли, бывало и дрались, вместе пошли в школу, когда им исполнилось по 6 лет. Когда я уходила из дому, детьми занималась Марыля. Когда ей нужно было куда-нибудь пойти, а она любила под вечер ходить в Народный университет почитать газеты, я оставалась с ребятишками. Стефан Братман очень любил Ясика и относился к нему точна также, как к своему сынишке. И хотя он был очень загружен работой, в свободное время играл с мальчиками.

Вскоре после того как Ясика привезли в Краков, Стефан, прекрасный фотограф-любитель, снял обоих малышей в рубашонках сидящими рядышком на кроватке Ясика. Снимок получился очень удачный, и я послала его Феликсу. Через некоторое время Феликс в письме от 28 июля 1913 года подтвердил получение фотографии, выражая радость по поводу того, что Ясик уже вместе со мной. Он писал, что карточка Ясика, его улыбка — счастье для него, она озаряет ему жизнь в камере.

В начале июля 1913 года мы с Марылькой и малышами выехали в дачную местность Быстра в Силезии, где сняли две дешевые комнаты. Приехала туда и младшая сестра Марыльки Люция Ляуэр. Время от времени приезжал Стефан, навещали нас также Лазоверт и Гиршбанд. На свежем воздухе Ясик окреп и начал наконец в возрасте двух лет ходить. Стефан снова сфотографировал ребятишек, сидящих на сене на столе и смеющихся. За ними, придерживая их, стояла Люция. Эта необычайно милая, цветущая и способная девушка через несколько лет умерла от чахотки.

Фотографию смеющихся малышей с Люцией я сразу же послала Феликсу.

В Быстре я получила письмо от Феликса. Он сообщал, что следствие подвигается очень медленно и не скоро еще кончится. Это меня сильно огорчило, ибо время, проведенное в тюрьме до суда, не засчитывали в приговоре.

Под конец нашего пребывания в Быстре Ясик заболел. Ночью меня разбудил его плач. Ребенок жаловался на сильную головную боль. Началась рвота. Я пригласила врача, но он не мог определить причины болезни. Днем малыш производил впечатление совершенно здорового ребенка, был только несколько вялым и бледнее обычного. Следующей ночью, однако, рвота и головная боль повторились.