Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Днем он снова чувствовал себя хорошо, а ночью опять та же история. Врач осмотрел его вторично и сказал, что это типичная мигрень, но причину ее установить не мог. С тех пор приступы мигрени повторялись у Ясика в течение ряда лет почти каждый месяц.

Лишь в 1917 году в Швейцарии, в Цюрихе, какой-то врач высказал предположение, что причина этой болезни — плохое зрение Ясика. Я обратилась к окулисту. Он нашел астигматизм и прописал очки для постоянного ношения. Через некоторое время приступы мигрени стали появляться все реже и реже, а потом совсем прекратились.

Вернувшись из Быстры в Краков, я снова стала давать уроки музыки дочери Буйвидов и работать в Краковском союзе помощи политкаторжанам и ссыльнопоселенцам в России.

Осенью 1913 года Ясик заболел скарлатиной. Детский врач, которого я пригласила, разрешил мне не отправлять ребенка в больницу при условии, что в нашей квартире, кроме меня и Ясика, никого не будет и что я в течение 6 недель не выйду за порог квартиры. Марылька со своим сынишкой Янеком немедленно уехала в Варшаву к своим родителям. Стефан перебрался в свой партийный кабинет в близлежащем доме на углу Кроводэрской улицы и улицы Словацкого. Мы с Ясиком остались вдвоем в квартире, из которой я не выходила 6 недель. Врач часто посещал Ясика. Стефан и Роман приносили нам продукты, оставляя их на лестничной клетке у дверей квартиры. Они давали мне знать об этом звонком. Скарлатина у Ясика была в тяжелой форме, но благодаря внимательному отношению врача, советы которого я тщательно выполняла, болезнь прошла без осложнений.

Через 6 недель, после тщательной дезинфекции всей квартиры, Стефан, а потом и Марылька с Янеком вернулись домой, а я впервые вышла на воздух.

Вскоре после выздоровления Ясика, в конце ноября, в Краков по партийным делам приехал Тышка (Леон Иогихес). Он пришел к нам, чтобы увидеть сына Юзефа. Это было вечером. Ясик уже был в кроватке. Тышка обошел кроватку с трех сторон и подал руку малышу. Ясик, не спуская глаз, внимательно присматривался к нему. Тышка потом с удивлением говорил об этом внимательном, серьезном взгляде ребенка.

Климат в Цюрихе не был здоровым. Весной там бушевал горный ветер, так называемый фэн. По нескольку дней и ночей он непрерывно свирепствовал с такой силой, что весь дом дрожал, хлопали окна и ветер гулял по комнате. После такого вихря всегда наступала длительная слякоть. Весной 1915 года все время были попеременно то вихри, то дожди или снег. Зимой в хорошую погоду был окутан густым белым туманом, который рассеивался лишь к часу-двум дня. Только тогда появлялось яркое, лучистое солнце, но ненадолго. Цюрихский климат вредно отражался на здоровье Ясика, и он часто болел ангиной с очень высокой температурой. В конце концов он заболел бронхитом, и врач посоветовал мне уехать с ним в другое, более здоровое место. Товарищи советовали мне перебраться во французскую Швейцарию, в Кларан, где климат более здоров и где, как говорили, легче было тогда найти уроки. Туда в связи с войной бежало много зажиточных семей из Польши и России. В конце марта 1915 года я покинула Цюрих и уехала с Ясиком и Янеком Братманом в Кларан, расположенный на берегу Женевского озера.

Марылька Братман раньше несколько лет училась на химическом факультете Цюрихского университета, но в связи с отъездом в Краков вынуждена была его оставить, не закончив. Сейчас она продолжала учебу, и ей совершенно некогда было заниматься Янеком.

В начале марта я получила в Цюрихе при посредстве петроградского банка 60 франков от моего брата Станислава. Таким образом, у меня были деньги на дорогу и на первое время пребывания в Кларане. Марылька и Стефан Братманы мне дали деньги на содержание Янека. В Божи, над Клараном, я сняла небольшую солнечную комнату в одноэтажном доме у некой госпожи Фоновой, русской, бывшей фельдшерицы-акушерки, пенсионерки, проживавшей в Швейцарии уже несколько лет. Арендуемый ею домик был расположен на склоне горы, высоко над озером, по дороге в Шайн. Через некоторое время в Кларан приехал Адольф Барский. Навестила нас также и пробыла с нами несколько дней Марылька Братман.

В сентябре 1915 года Барский выехал на международную социалистическую конференцию в Циммервальде (Швейцария). Вместе с другими революционерами-интернационалистами он в основном поддерживал позицию В. И. Ленина. В апреле 1916 года Барский принимал участие в работе второй международной социалистической конференции (в Кинтале). Его позиция еще более приблизилась к большевистской.

Летом 1915 года в Кларане находились несколько русских социал-демократов: известный большевистской поэт Демьян Бедный, Трояновский, в то время меньшевик, потом член ВКП(б), видный советский дипломат. Была там также член СДКПиЛ Ирена (Наталия Шер) со своим мужем — Семеном Семковским. Некоторые из них имели хорошо оплачиваемые уроки. Я также через некоторое время нашла урок в семье Потока, одного из совладельцев лодзинской фабрики Познанского. У Потока в Кларане была красивая вилла на берегу Женевского озера. Я учила двух его сыновей. Эти уроки хорошо оплачивались и обеспечивали мне жизнь. Когда я уходила на уроки, Фонова оставалась с детьми. В Кларане я пробыла до осени 1915 года.

Кларан — это местность с прекрасным видом на горы, окружающие Женевское озеро. Однажды в апреле или мае меня поразило необычное явление. Одна из невысоких гор, куда вела зубчатая электрическая железная дорога и которая, как говорили, никогда не покрывалась снегом, вдруг вся побелела. Удивленная, я спросила Фонову, что это значит, неужели выпал снег, когда кругом все уже давно зелено, и услышала в ответ: «Нет, это не снег, это зацвели нарциссы».

Я загорелась желанием посмотреть вблизи эту гору, покрытую нарциссами. Через несколько дней мы с Фоновой и мальчиками поехали на электричке на эту гору. Перед нашими взорами предстал чудесный вид. Вся гора была усеяна цветущими нарциссами так густо, как растет трава. Это был сплошной огромный белый ковер с желтыми пятнышками, наполняющий воздух одуряющим ароматом. Мальчики стояли как зачарованные, смотря на это волшебное зрелище. Мы нарвали столько нарциссов, сколько можно было удержать в охапках. По совету Фоновой мы рвали еще не распустившиеся цветы. Они расцвели дома в воде. Также по совету Фоновой я завернула букеты нераспустившихся нарциссов во влажную вату, положила их в коробку и послала почтой друзьям в Цюрих. По их словам, они дошли совсем свежими, распустились там и долго цвели.

Только в Кларане в конце мая или в начале июня я получила первое с начала воины письмо непосредственно от Феликса. Это была открытка от 3 мая 1915 года, написанная по-польски и высланная нелегально из Орловской губернской тюрьмы. Феликс сообщал, что его в тот день перевезут в Центральную каторжную тюрьму в Орле. Из приписки одного из его товарищей на открытке видно, что его туда увезли 4 мая.