Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Глава Госкомитета по внешнеэкономическим связям Скачков был человеком добросовестным и старательным, но с ограниченным кругозором. Он не брался сам принимать смелые решения или давать подобные рекомендации начальству. Однажды на обеде в его честь в советском посольстве в Дели меня попросили произнести тост за его здоровье. Я сказал: «За величайшего бюрократа и дипломата». Ему, похоже, мой тост не понравился, поскольку слово «бюрократ» не по душе тем, кто занимает министерские посты, как Скачков.

Малиновский был частым гостем в нашем посольстве и за столом мог перепить любого. Я вспоминаю случай, когда я пригласил его, Громыко и ряд других крупных советских деятелей на завтрак в честь нашего генерального секретаря Р. К. Неру. Малиновский приехал первым и уехал последним. Перед завтраком он выпил пару порций виски, а также пару — джина с тоникам. За завтраком он начал с водки, переключившись затем на белое вино, красное вино и шампанское. Громыко, который был человеком весьма умеренным, похоже, не понравилось, что Малиновский увлекся спиртным, и он намекнул мне, чтобы больше вино не подавали. Я так и сделал, но Малиновский это заметил. Он спросил меня так, чтобы слышали все гости: «Видать, правительство Индии мало платит своим послам, если дают только по одному бокалу шампанского». Мне стало очень неудобно, и я приказал официанту принести еще шампанского, а потом коньяку и ликеров. Малиновский специально выпивал все, что ему предлагали, возможно для того, чтобы показать Громыко, что он умеет пить. Когда Громыко и другие ушли. Малиновский задержался и выпил еще пару бокалов виски и коньяку. Он был абсолютно трезв и действительно умел пить. Тем не менее в присутствии жены он пил мало. Она была весьма образованной женщиной, директором библиотеки, и Малиновский с ней очень считался.

То, как русские пьют водку до дна с битьем рюмок после каждого тоста, я впервые увидел в Индийской военной миссии в Берлине, где я останавливался по пути из Лондона в Москву. Я часто задавался вопросом, зачем людям нужно бить рюмки, из которых они пьют, но, как говорят, традиции выше писаного закона или логики. В России при Сталине эта традиция соблюдалась, однако, лишь по особым случаям. Я имел случай испытать это в своем номере в московской гостинице «Метрополь», пригласив туда нескольких советских друзей. После того как каждый из них опустошил по бутылке водки «до дна», они начали швырять рюмки о дверь. Утром гостиничный администратор нисколько не удивился погрому в моем номере, а лишь улыбнулся и распорядился подмести пол.

Министр иностранных дел Андрей Громыко был дипломатом высшего класса. Я впервые увидел его в 1947 году в ООН, где у него всегда был кислый и мрачный вид. В шестидесятые годы Громыко приобрел дипломатический лоск, когда нужно, улыбался и проявлял определенное чувство юмора. Иногда, однако, он мог вдруг стать очень серьезным и сидеть с озабоченным лицом, как будто вот-вот разразится война. Но в целом общаться с ним мне было приятно. Он разговаривал по-деловому, убедительно, аргументированно. Если он не мог сказать «да», он не говорил «нет», но «мы доложим об этом руководству». Это означало: «Мы подумаем, вопрос не закрыт».

Ушли старые времена, когда он всегда говорил «нет».

У него был большой опыт дипломатической работы в Америке, в Организации Объединенных Наций и почти во всех ведущих странах мира. Он был проницательным, трудолюбивым и педантичным человеком, взвешивающим каждое слово. Он часто поправлял переводчика, потому что прекрасно знал английский. Тем не менее он предпочитал говорить по-русски. На одной из встреч он предложил мне разговаривать с ним по-русски. Я ответил, что не знаю русский даже наполовину так хорошо, как он — английский. В любом случае я говорю по-русски с грамматическими ошибками. Он сказал: «Грамматику нужно знать переводчикам, а не послам». Мы договорились, что он будет говорить по-русски, а я по-английски, поскольку мы обсуждали очень важные вопросы.

Среди заместителей министра Кузнецов казался мне самым приятным и знающим. Он сопровождал Неру во время его первого визита в СССР в 1955 году. Когда Неру спросил его, что означает его фамилия, он ответил: «Кузнец — по-английски Смит». Неру сказал: «Я буду называть Вас мистер Смит».

Яков Малик был наиболее интересным, всегда полным шуток и юмора. Я вспоминаю, как Малик председательствовал в Совете Безопасности ООН в 1950 году. Было уже за шесть вечера, когда британский представитель Глэдвин Джэбб встал и произнес торжественно и серьезно: «Господин председатель, я должен сделать историческое заявление». Все уже устали. Малик, почувствовав общее настроение, отрезал: «Если будущая история не пострадает, могу ли я обратиться к уважаемому представителю Великобритании с просьбой подождать с его историческим заявлением до завтра?» Все рассмеялись, а Джэбб сел на свое место. А вот история, которую рассказал мне сам Малик в свою бытность послом в Лондоне. Советский Союз только что запустил свой первый спутник. На приеме принцесса Маргарет спросила его: «А что по-русски значит слово "спутник”?» Малик отвечал, что прежнее значение слова — молодой человек, провожающий девушку, сейчас же это — прибор на орбите. Принцесса Маргарет сказала: «О, мне больше нравится первое значение, а Вам?»

Один из самых приятных вечеров в посольстве при Хрущеве у нас был, когда я, нарушив протокол, пригласил нескольких советских переводчиков из МИДа сыграть в волейбол. После игры был обед и кинофильм. Их жены тоже были. Мне говорили потом, что это был первый такой прием у иностранного посла, и он всем очень понравился.

Среди советских послов за границей мне больше всего нравились: Пегов, с которым мы были вместе в Иране, затем посол в Индии Меньшиков (американцы называли его «улыбчивым Майком»), который был послом в Индии, затем в США, а затем министром иностранных дел РСФСР; Анатолий Добрынин, который был послом в США, когда я тоже был там (1973–1976), главный редактор «Правды» Замятин, которого я знал по Ханою, Юлий Воронцов, который был первым заместителем министра иностранных дел, а сейчас — постоянный представитель СССР при ООН. Это — лучшие советские дипломаты, которых я встречал, они во многом непохожи друг на друга, но все — люди умные, культурные, приятные в общении, дружелюбные, идущие навстречу.

Наиболее амбициозным и выделяющимся среди более молодых членов Политбюро был Шелепин, одно время возглавлявший КГБ, а затем — профсоюзы. Он разговаривал так, как будто обладал силой, властью, влиянием. У него было слишком много постов, он был слишком амбициозным и этим вызывал зависть и подозрительность своих коллег. В конце концов его ощипали и определили на какое-то мало заметное место.