Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Подгорный, который стал президентом при Брежневе, произвел на меня впечатление еще одного представителя Хрущевской породы, хотя он был гораздо менее ярким, прямым и откровенным. Во времена Хрущева, я думаю, он пользовался большим влиянием, чем после его падения.

Однажды я хотел поддразнить маршала Малиновского вопросом, не станут ли безработными сотни советских генералов в случае полного разоружения. Ни секунды не колеблясь, он ответил: «Мы этого не боимся, потому что нам понадобятся тысячи наблюдателей и инспекторов высокого ранга для обеспечения и контроля за всеобщим разоружением». Он был украинцем, невысокого роста, очень плотный с ярким чувством юмора и теплой улыбкой.

Я как-то спросил у Хрущева, какие оборонные приготовления нам нужно предпринять, чтобы противостоять китайской угрозе. Он ответил: «Я — не специалист. Я не могу сказать, что будет — солнце, дождь, гром или молния и что вам понадобится — зонтик, макинтош или шуба. Спросите лучше у Малиновского». Я так и сделал. Малиновский сказал, что Индии нужны сильные, мобильные, хорошо оснащенные самой последней боевой техникой сухопутные, военно-воздушные и военно-морские силы. Вместо престижного, но уже прошедшего капремонт старого английского авианосца, про который он сказал, что нужен он как собаке пятая нога и что это — очень уязвимая цель, мы должны создать подводный флот для защиты нашей длинной береговой линии. Таким был Малиновский, военачальник-практик, который излагал свои мысли без обиняков.

Его заместитель и преемник маршал Гречка был человеком противоположным, даже внешне — высоким, худым, спокойным, серьезным и немногословным. Он говорил мало, но весомо и со смыслом. В отличие от Малиновского он мало пил и не любил подшучиваний.

Главный маршал авиации Вершинин был высокий, подтянутый человек, очень приятный собеседник. Он не был скованным. Напротив, как Малиновский, это был человек откровенный, дружелюбный и прямой. Помню, как я однажды сидел между ним и Меньшиковым на новогоднем приеме в Кремле, когда они вдвоем уговорили пару бутылок армянского коньяка, а я не отступал от водки. Адмирал Горшков, командующий военно-морским флотом, представлял собой типичного морского офицера — хороший хозяин, приятный гость, человек слова. Наиболее впечатляющей внешностью обладал Семен Буденный, — с усами, как у Сталина, и лучший кавалерист в СССР.

На приеме в Кремле 7 ноября 1963 года Хрущев произнес множество тостов — за победу социализма, за мир, за коммунистическую солидарность, — но ни одного тоста за движение неприсоединения. Я сидел между послом ОАР и послом Югославии и спросил у них, не согласятся ли они вместе со мной обратиться к Хрущеву с просьбой выпить за движение неприсоединения. Они не решились. Тогда я один поднялся за столом и, с бокалом в руках обратился к Хрущеву: «За неприсоединение!» Он горячо и громко поддержал мой тост так, чтобы все слышали. Хрущев был человеком без предрассудков, прямым и отважным.

Наиболее видным советским руководителем после Хрущева был Косыгин. Инженер по образованию, ленинградец, внимательный к деталям, он сочетал в себе черты технократа и политика. Он редко улыбался, но, когда улыбка появлялась на его устах, она была чистосердечной и благожелательной. На меня произвели большое впечатление его административные качества, способность добиться оптимальной отдачи от подчиненных. Чиновники до сих пор преданно вспоминают Косыгина, потому что он был человеком компетентным, справедливым и беспристрастным.

Я вошел с ним в довольно близкий контакт, и, помимо Хрущева, это был, пожалуй, единственный советский руководитель, с которым можно было говорить свободно и откровенно и получать на свои вопросы прямые и положительные ответы. Если что-то было в его силах, он с готовностью соглашался сделать это, если нет, он достаточно откровенно говорил, что это за рамками его возможностей.

Косыгин был человеком проницательным, деловым, с сухим чувством юмора, что отличало его от Хрущева. Он редко смеялся, но позволял себе некое подобие улыбки, когда ему нравилось какое-то высказывание. Он был одним из немногих советских руководителей, кто был министром и кандидатом в члены сталинского Политбюро в 1941 году и тем не менее выжил. Я обнаружил, что иногда бывает трудно добиться от Косыгина полного согласия с чем-то, хотя он всегда оставлял дверь открытой для переговоров, никогда не говорил «нет» и всегда шел навстречу. Он был хорошим администратором, знал свое дело, и советские чиновники уважали его и его стиль работы. Он не произносил лишних слов, выслушивал собеседника внимательно, осторожно взвешивал все «за» и «против», скрупулезно их изучал и лишь потом принимал решение.

Он был очень проницательным, умным и способным человеком.

Как простые люди чувствовали себя при сталинском режиме и как относились к нему? Как в свою очередь этот режим воздействовал на их образ жизни и как они могли противостоять всем трудностям, с которыми сталкивались? Я бывал в некоторых семьях, живших в коммунальных квартирах. Бытовые условия были просто ужасающими. Жизнь была нелегкой для этих людей, но они это терпеливо сносили. Они говорили, что нужно время, чтобы вернуться хотя бы к тому, что было до войны. Я не могу представить ни один другой народ, который мог бы вынести такую жизнь, кроме как в чрезвычайных обстоятельствах. А ведь речь шла о годах и годах. Но таким было положение дел при Сталине даже в Москве, в столице СССР. Обстановка в других городах и в сельских районах, затронутых войной, была еще хуже.

Ощущалась нехватка практически любых продуктов. Из овощей, особенно на протяжении шести зимних месяцев, в наличии были лишь лук, морковь, капуста и свекла, подмороженные, сырые и полусгнившие. Но люди не жаловались, они держались как могли, заботясь прежде всего о детях, в которых видели будущее страны. Кожаные и шерстяные вещи были дороги и недоступны рядовому покупателю. Зимой большинство людей ходили в валенках, женщины укутывали головы платками и носили пальто на вате. Повсюду можно было видеть одетых таким образом старух, счищавших снег с улиц и тротуаров морозной московской зимой.

Свежие фрукты и овощи можно было купить на рынке, куда товар привозили из Грузии, Узбекистана, Азербайджана и других мест. Но цены были всегда такие, что даже дипломатам приходилось подумать, прежде чем что-либо купить. Перекупщики с Юга гребли огромные деньги, продавая свой товар по ценам в десять раз выше, чем государственные. Проблема была, однако, в том, что в государственных магазинах этих товаров вообще не было. Для простых людей цены на рынке были недоступными, они покупали там что-нибудь крайне редко, скажем на свадьбу. Дипломаты могли делать заказы в Стокгольме или Хельсинки, эти заказы доставлялись через 24 часа самолетом, или через 48 часов поездом. Но доставка стоила дорого. Перед приездом госпожи Пандит в Москву, я отправился на Центральный рынок, чтобы купить дюжину роз. Каждая роза стоила десять рублей, то есть тридцать пять рупий или десять долларов по тогдашнему курсу.