Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Я купил подержанную машину, которой сам управлял. Советское министерство иностранных дел настояло, чтобы все дипломаты сдавали экзамен на право вождения автомобиля. Экзамена не сдал никто. Я отказался сдавать экзамен потому, что у меня были международные права. В МИДе мне заявили, однако, что, несмотря на это, я должен пройти экзамен. Я знал, что меня завалят, как всех остальных дипломатов, поэтому я попросил, чтобы они письменно подтвердили свое требование, переданное по телефону. Для них, видимо, было нежелательным представлять что-либо в письменном виде, и я продолжал управлять своей машиной. Настойчивость советской стороны объяснялась просто: местные водители докладывали бы по назначению о передвижениях дипломатов, и не нужно было бы привлекать дополнительных людей для слежки за нами. Иногда зимой я пытался пошутить — налепляя на букву «D» на номерном знаке машины кусок грязи, которая вскоре замерзала и скрывала ее. Русских, однако, это не обманывало, и они ездили за мной повсюду. Мне об этом сказали наши русские друзья, которым я сначала не поверил. Но когда я пытался проверить это, опробуя маршруты по разным улицам, я убедился, что они были правы. Когда я однажды подвозил нескольких русских друзей, нас остановил милиционер. Он попросил нас предъявить документы. Проверив мои документы, он вернул их мне. Но документы моих русских друзей он оставил у себя. Они начали протестовать, что существует конституция и у него нет права отбирать документы. Позже они мне рассказали, что им было сделано серьезное предупреждение «не якшаться с дипломатами». После этого нужно было быть более осторожным, заботясь не столько о себе, сколько о русских. Такой совет дала мне госпожа Коллонтай, и я следовал ее совету, хотя и выразил свое разочарование. Я сказал ей, что Неру указывал нам устанавливать дружеские контакты с советскими гражданами, и жаль, что советские власти этому препятствуют. Она сказала: «Подождите до лучших времен». Очень искушенный, мудрый и опытный дипломат, госпожа Коллонтай, вероятно, могла бы играть важную роль и при Сталине, будь у нее лучше со здоровьем.

Госпожа Пандит была разочарована. Она прибыла в Москву, полная доброй воли и стремления поставить индийско-советские отношения на прочную основу, однако с советской стороны было мало отклика. Она не скрывала своих чувств от западных корреспондентов, которые обычно встречались с ней примерно дважды в месяц. Советские журналисты не смели посещать иностранные представительства. Но им, очевидно, рассказывали обо всем иностранные корреспонденты, и они доводили это до сведения своего начальства. Возможно, этого и добивалась госпожа Пандит. Для ее нервов напряжение было слишком велико. Каждое утро она была в ужасном настроении. Но однажды она улыбнулась, и я отважился спросить: «Вы сегодня хорошо себя чувствуете?» Она ответила: «Да, но почему Вы об этом спрашиваете?» Я сказал: «Потому, что сегодня утром Вы никого не бранили». У нее было чувство юмора, и она рассмеялась.

За нами следили повсюду. Чем важнее было посольство, тем сильнее было за ним советское наблюдение. Наши телефоны прослушивались, наших русских служащих регулярно допрашивали, они должны были докладывать своему начальству все подробности. Занимаемые нами номера в гостиницах подвергались обыску в наше отсутствие. Не было никакой возможности уединиться. Москва в 1947 году представляла собой мрачный город, пронизанный атмосферой террора, недоверия и пренебрежением к правам и достоинству человека. К писателям, художникам, профессорам и интеллигенции в целом относились как к винтикам в машине, которая безжалостно перемалывала все и всех. Простым людям приходилось еще хуже, поскольку у них не было самых необходимых вещей. Упор делался на огромные многоэтажные здания, типичные для сталинской гигантомании, а не на дешевые квартиры для рядовых граждан.

Только после смерти Сталина, когда к власти пришел Хрущев, стали строить пятиэтажные жилые дома. Но в них не было лифтов, и люди должны были взбираться по лестнице пешком, а комнаты такие маленькие, что среди русских ходила шутка: «Хрущев сумел соединить все, кроме потолка и пола».

Берия. О Берии существует много рассказов, частично основанных на фактах, частично на вымыслах. Я слышал от самих русских, что всемогущий Берия мог проявить интерес к какой-нибудь девушке на улице или в магазине, «подобрать» ее и потом держать в его специальном доме для любовных утех. Он постоянно носил при себе пачку сторублевок, которые он предлагал женщинам, и даже драгоценности, «конфискованные» у тех, кому не повезло. Жен отрывали от мужей, дочерей от родителей — по прихоти и капризу Берии.

Я никогда не слышал подобных историй о Сталине. О частной жизни Сталина знали немногие. Сталин не был легко доступным человеком, он с подозрением относился ко всем, кроме одного-двух человек. Берия это активно использовал и часто сводил таким образом личные счеты, даже без ведома Сталина.

Я часто задавал себе вопрос, почему советский театр и балет были на таком высоком уровне, несмотря на подавление свободной мысли, особенно при Сталине. В основе большинства опер и балетов лежали старые романтические легенды, мифологические сюжеты, рассказы о подвигах великих русских царей и героев. Прекрасный пример тому — «Борис Годунов», «Бахчисарайский фонтан», «Каменный цветок», «Ромео и Джульетта», «Жизель», «Лебединое озеро». Это было парадоксально в условиях коммунистического режима. Но это давало выход чувствам и эмоциям более образованной части советских граждан, которые не имели возможности выразить их иными средствами. Они находили своего рода успокоение в этих романтических представлениях о прошлом великолепии, надеясь, что когда-нибудь они смогут достигнуть нечто подобное и при социализме.

Сразу на два вопроса (о личной жизни Сталина и процветании балета), поставленных Т. Каулем ответил сын старого большевика, А. Антонов-Овсеенко в книге «Театр Иосифа Сталина»:

«О горькой судьбе танцовщиц ансамбля Игоря Моисеева известно мало, однако то, что высокочтимые большевики пытались зачислить их в свой гарем, факт достоверный. Весьма влиятельные господа, в их числе личный секретарь генсека Поскребышев, требовали на гарнир к своим домашним банкетам девочек из ансамбля народного танца Игоря Моисеева, но получали от него решительный отказ…

…В середине тридцатых генсек увлекался известной балериной Большого театра. Как вспоминал И. М. Гронский, Сталин нередко возвращался от нее в Кремль в два — три часа ночи. Позднее ему приглянулась прославленная меццо-сопрано, исполнительница главных ролей в спектаклях Большего. Ее почтительно называли «царь-бабой» за эффектную внешность, редкую красоту. Осенью 1937-го на одном из кремлевских приемов, к ней подошел охранник и сообщил, что после концерта проводит ее к Вождю.