Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

«Самое странное зрелище – это собор, – говорил Харрисон своей колоссальной аудитории. – На каждом его конце голые рамы огромных окон даже сейчас сохраняют особого рода красоту, но между ними – невероятная мешанина кирпичей, обломков колонн, балок, мемориальных табличек». Он отмечал ту абсолютную тишину, которая охватила город в ночь на субботу, пока он ехал по нему на своей машине, пробираясь между воронками и грудами разбитого стекла. Переночевал он тоже в автомобиле. «Думаю, это одно из самых необычных переживаний за всю мою жизнь, – признался он, – когда едешь на машине среди безлюдных, безмолвных разрушений, и сеется дождь, и дело происходит в великом промышленном городе» [732] Там же, 134. .

Эта программа стала темой для серьезного обсуждения на совещании черчиллевского военного кабинета, которое проходило 18 ноября, в понедельник. Энтони Иден, военный министр (скоро он станет министром иностранных дел), назвал ее «самой угнетающей передачей». Другие согласились с ним и задались вопросом, не ухудшит ли она боевой дух народа. Однако Черчилль заявил, что в конечном счете эта программа причинила мало вреда, а может быть, даже принесла некоторую пользу, так как привлекла внимание американских слушателей к этой атаке. Как выяснилось, это так и было – по крайней мере в Нью-Йорке, где Herald Tribune описала произошедшую бомбардировку как «безумное» варварство и провозгласила: «Не следует мешкать с передачей Британии любых средств обороны, какие США только могут предоставить» [733] Longmate, Air Raid , 212. .

Между тем печальная слава, которую приобретала атака на Ковентри, никак не тревожила руководство Германии. Геббельс назвал ее «исключительным успехом» [734] Boelcke, Secret Conferences of Dr. Goebbels , 109. . В дневниковой записи за 17 ноября, воскресенье, он отмечал: «Сообщения из Ковентри ужасают. Весь город в буквальном смысле стерт с лица земли. Англичане больше не притворяются; сейчас им остается лишь рыдать. Но они сами на это напросились». Он не видел ничего плохого в том, что этот авианалет привлек внимание всего мира, и даже считал, что рейд мог бы знаменовать некий поворотный момент в войне. «Эта история возбудила острейшее внимание по всему миру. Наши акции снова пошли в гору, – записал он в дневнике 18 ноября, в понедельник. – США впадают в мрачное настроение, а лондонская пресса оставила свой обычный высокомерный тон. Нам нужно лишь несколько недель хорошей погоды. А уж тогда Англией можно будет заняться вплотную» [735] Fred Taylor, Goebbels Diaries , 177. .

Шеф люфтваффе Геринг превозносил этот рейд как «историческую победу». Фельдмаршал Кессельринг, командир Адольфа Галланда, нахваливал «исключительно высокие результаты». Кессельринг отмахивался от массовой гибели гражданского населения – мол, такова уж цена войны. «Непредсказуемые последствия даже самой точной бомбардировки вызывают глубокое сожаление, – писал он позже, – но они неотделимы от всякой массированной атаки» [736] Kesselring, Memoirs , 81. .

Однако некоторые пилоты люфтваффе считали, что этим рейдом Германия перешла некую черту. «Обычные радостные возгласы, которыми мы приветствовали прямое попадание, застревали у нас в глотке, – писал один из пилотов бомбардировщиков. – Экипаж просто молча глядел вниз, на это море огня. Неужели это и правда был военный объект?» [737] Bekker, Luftwaffe Diaries , 180.

При авианалете на Ковентри погибли в общей сложности 568 мирных жителей; еще 865 получили серьезные ранения. Из 509 бомбардировщиков, изначально направленных Герингом в атаку на город, некоторые удалось отогнать огнем орудий ПВО, другие повернули назад по иным причинам, до цели же долетели 449. На протяжении 11 часов экипажи люфтваффе сбросили 500 т фугасных взрывчатых веществ и 29 000 зажигательных бомб. Рейд разрушил 2294 здания и повредил еще 45 704. Это колоссальное опустошение даже породило новое слово – «ковентрация»: его стали применять для того, чтобы описать воздействие массированного авианалета. В Королевских ВВС именно этот налет на Ковентри стал использоваться как своего рода стандарт при оценке вероятного количества жертв во время их собственных планируемых рейдов против немецких городов: возможные результаты обозначались как «1 Ковентри», «2 Ковентри» и т. п.

Огромное количество трупов, многие из которых оставались неопознанными, побудило городские власти запретить индивидуальные погребения. Первая церемония массовых похорон состоялась 20 ноября, в среду: земле были преданы тела 172 жертв бомбардировки. Вторая прошла три дня спустя – для еще 250 жертв.

Никто публично не призывал отомстить Германии, нанеся ответный удар. На первых массовых похоронах епископ Ковентри провозгласил: «Давайте поклянемся перед Богом впредь быть более чуткими друзьями и соседями, ведь мы перенесли все это вместе и стояли здесь сегодня».

Джон Колвилл ходил как зачарованный. Вокруг рвались бомбы и пылали города, но личная жизнь упрямо заявляла о себе. Пока Гэй Марджессон упорно оставалась холодной к его чувствам, он обнаружил, что его все больше тянет к 18-летней Одри Пейджет. 17 ноября, в воскресенье, в сияющий осенний день, они вдвоем отправились на верховую прогулку по просторам фамильного поместья Пейджетов – Хэтфилд-парка (расположенного к северу от Лондона, примерно в часе езды на машине от центра британской столицы).

Он описал эти часы в дневнике: «На двух горячих и красивых лошадях мы с Одри два часа катались под сверкающим солнцем, галопом мчались по Хэтфилд-парку, ехали шагом по лесам, заросшим папоротником, скакали по полям, перепрыгивая через канавы; и все это время мне трудно было отвести взгляд от Одри, чья стройная фигура, прелестно растрепанные волосы и раскрасневшиеся щеки придавали ей сходство с лесной нимфой, слишком очаровательной для реального мира».

Колвилл чувствовал, что разрывается пополам. «На самом деле, – писал он на другой день, – если бы я не был влюблен в Гэй и считал бы, что Одри согласится выйти за меня (сейчас она явно не согласится), я бы совершенно не отказался обзавестись столь прекрасной и жизнерадостной женой, которая мне по-настоящему нравится и которой я искренне восхищаюсь.

Но Гэй есть Гэй, со всеми ее недостатками, к тому же было бы глупо жениться (даже если бы я мог) в этот момент Европейской Истории» [738] Diary, Nov. 17, 1940, Colville Papers. .

А Памела Черчилль все больше беспокоилась насчет денег. 19 ноября, во вторник, она написала Рандольфу, прося еженедельно выделять ей дополнительные 10 фунтов (около $640 на современные деньги). «Прилагаю примерный список здешних расходов, надеюсь, что ты его внимательно изучишь, – писала она мужу. – Не хочу казаться злобной стервой, но, дорогой мой, я делаю что могу, чтобы экономно управлять твоим домом и заботиться о твоем сыне, только вот я не в состоянии сделать невозможное» [739] Pamela Churchill to Randolph Churchill, Nov. 19, 1940, RDCH 1/3/5 File no. 2, Randolph Churchill Papers. . Она перечислила все траты – вплоть до стоимости сигарет и напитков. В общей сложности эти траты съедали почти весь доход, который она получала от Рандольфа и из других источников (то есть от арендной платы, которую вносила ее золовка Диана, и от денег, которые Памеле выделяла ее собственная семья).