Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Но это были только те расходы, которые она могла предсказывать сравнительно точно. Она испытывала глубокие опасения по поводу трат самого Рандольфа и его пристрастия к алкоголю и азартным играм. «Так что попробуй ограничить свои расходы до 5 ф. в неделю, пока ты в Шотландии, – писала она ему. – И, дорогой, вовсе не стыдно сказать, что ты слишком беден, чтобы играть. Я знаю, ты любишь и маленького Уинстона, и меня, и ты готов кое-чем пожертвовать ради нас».

Она предупреждала, что им жизненно важно ограничить расходы: «Я же просто не могу быть счастлива, когда все время схожу с ума от беспокойства». К этому времени она уже очень разочаровалась в своем браке, однако пока не считала, что все потеряно. В последующих строках она смягчала тон, оставив упреки и восклицая: «О мой дорогой Ранди! Я бы не переживала, если бы не любила тебя так глубоко и так отчаянно. Спасибо, что ты сделал меня своей женой и позволил мне родить тебе сына. Это самое чудесное, что случалось в моей жизни».

Выходные, которые Черчилль проводил в Чекерсе или Дитчли, предоставляли ему бесценные возможности для отвлечений. Благодаря этому он мог на время забывать о все более печальных уличных ландшафтах Лондона, где ежедневно сгорал или взрывался еще один фрагмент Уайтхолла.

В один из уик-эндов, когда он находился в Дитчли, своем полнолунном убежище, Черчилль вместе с гостями посмотрел в домашнем кинотеатре «Великого диктатора» Чарли Чаплина. Назавтра, поздно ночью, безмерно уставший Черчилль неправильно рассчитал приземление в кресло и обрушился на пол между ним и оттоманкой ногами кверху. Колвилл стал свидетелем этой сцены. «Не обладая чувством ложного достоинства, – писал Колвилл, – он отнесся к произошедшему как к уморительной шутке и несколько раз повторил: "Вот он, настоящий Чарли Чаплин!"» [740] Colville, Fringes of Power , 1:379.

Выходные в самом конце ноября принесли два особенно желанных отвлечения. В субботу, 30 ноября, семья собралась в Чекерсе, чтобы отметить 66-летие Черчилля; на другой день состоялось крещение маленького Уинстона – сына Памелы и Рандольфа Черчилль, недавно появившегося на свет. Ребенок был кругленький и крепкий; он с первых дней поразил черчиллевского личного секретаря Джона Мартина «до нелепости сильным сходством с дедушкой». Когда Мартин вслух поделился своим наблюдением, одна из дочерей Черчилля шутливо отозвалась: «Это свойственно всем младенцам» [741] Gilbert, War Papers , 2:1002. .

Вначале состоялась служба в маленькой приходской церкви Эллсборо, одной из близлежащих деревень. Клементина была там регулярной прихожанкой, но Черчилль посетил этот храм впервые. Пришли три их дочери (даже Мэри – несмотря на простуду), а также четверо крестных младенца, среди них – лорд Бивербрук и журналистка Вирджиния Коулз, близкий друг Рандольфа.

Черчилль проплакал всю службу, время от времени негромко повторяя: «Бедное дитя – родиться в таком мире».

Потом они вернулись в Чекерс на ланч. За столом присутствовала семья, крестные и приходской священник.

Бивербрук встал, чтобы провозгласить тост в честь младенца.

Но Черчилль тут же поднялся и заявил:

– Поскольку вчера был мой день рождения, мне бы хотелось попросить вас всех первым делом выпить за мое здоровье.

Среди собравшихся пронеслась волна добродушных протестов, а также крики: «Сядь, папочка!» Черчилль некоторое время упорствовал, но затем все-таки уселся обратно. После тостов за ребенка Бивербрук поднял бокал в честь Черчилля, назвав его «величайшим человеком на свете».

Черчилль снова заплакал. Многие стали просить, чтобы он произнес ответное слово. Он встал. Голос его дрожал, по щекам текли слезы.

– В эти дни, – произнес он, – я часто думаю о Господе нашем.

Но он не мог больше ничего сказать. Сев на свое место, он уже ни на кого не смотрел: великий оратор, временно утративший дар речи под давлением событий дня [742] Elletson, Chequers and the Prime Ministers , 107. .

Все это очень тронуло Вирджинию Коулз: «Я не смогла забыть эти простые слова. Если он и получал удовольствие от ведения войны, давайте помнить, что при этом он осознавал, какие страдания она приносит» [743] Cowles, Winston Churchill , 327. .

На другой день (видимо, почувствовав необходимость привлечь кое-какое внимание и к собственной персоне) Бивербрук снова подал в отставку.

Бивербрук написал письмо с заявлением об отставке 2 декабря, в понедельник, находясь в своем загородном поместье Черкли, «где я один и где у меня было время подумать о том направлении, в котором, как я полагаю, должна развиваться наша политика». Он писал, что сейчас жизненно необходимо дальнейшее рассредоточение авиационных предприятий, и требовал новых агрессивных мер, пусть они наверняка и приведут к временному спаду производства. «Эта смелая политика вызовет серьезное вмешательство со стороны других министерств, – предупреждал он, – поскольку она потребует множества помещений, уже предназначенных для других служб».

Но далее он написал: «Я не тот человек, который нужен сейчас для этой должности. Я не получу необходимую поддержку».

Он снова жаловался на судьбу, напоминая, как ухудшалась его репутация после разрешения кризиса с производством истребителей. «Когда резервуар был пуст, меня считали гением, – писал он. – Теперь, когда в резервуаре плещется немного воды, я – окрыленный разбойник. Если когда-нибудь резервуар переполнится, меня назовут проклятым анархистом».

Бивербрук заявлял, что его пост должен занять какой-то новый человек; он порекомендовал две кандидатуры. Кроме того, он предложил Черчиллю объяснить эту отставку ухудшением здоровья министра – «что, с сожалением должен отметить, вполне соответствует действительности».

Как всегда, Бивербрук закончил свое послание премьеру на льстивой ноте, «сдобрив его елеем» (как он это называл). Он писал: «Не могу завершить это очень важное письмо, не подчеркнув, что мои прошлые успехи основывались на вашей поддержке. Без этой опоры, без этого вдохновения, без этого руководства я никогда не выполнил бы те задачи, которые вы мне поручали, и не справился бы с обязанностями, которые вы на меня возложили» [744] Beaverbrook to Winston Churchill, Dec. 2, 1940, BBK/D, Beaverbrook Papers. .

Черчилль знал, что у Бивербрука вновь разыгралась астма. Он сочувствовал своему другу, но начинал терять терпение. «Я совершенно не намерен принимать вашу отставку, это даже не обсуждается, – писал он на следующий день, 3 декабря, во вторник. – Как я уже говорил, вы – на галерах и вам придется грести до самого конца».

Он предложил Бивербруку взять месяц отпуска, чтобы прийти в себя. «А в это время, безусловно, я буду поддерживать вас в проведении вашей политики рассредоточения, поскольку она представляется необходимой в условиях массированных атак, которым мы подвергаемся», – писал Черчилль. Он выразил сожаление по поводу того, что у Бивербрука снова обострилась астма, «ибо она всегда влечет за собой сильнейшую депрессию. Вы сами помните, как часто вы мне советовали не допускать, чтобы всякие пустяки раздражали и отвлекали меня. Теперь позвольте мне отплатить вам услугой за услугу, моля вас помнить лишь величие того, что вам удалось достичь в ходе своей работы, острейшую необходимость ее продолжения, а также благорасположение вашего давнего и верного друга Уинстона Черчилля» [745] Churchill to Beaverbrook, Dec. 3, 1940, BBK/D, Beaverbrook Papers. .