Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Впрочем, теперь он понимал, что Гопкинс настолько близкий конфидент президента, что он даже проживает в Белом доме, в помещениях на втором этаже, некогда служивших офисом Авраама Линкольна, практически дверь в дверь с самим президентом. Брендан Бракен, помощник Черчилля, назвал Гопкинса «наиболее важным американским визитером из всех, какие когда-либо посещали нашу страну» и считал, что тот способен влиять на Рузвельта «сильнее, чем кто-либо из живущих» [828] Colville, Fringes of Power , 1:393. .

Когда в эту ночь Черчилль наконец лег в постель, он испытывал немалую удовлетворенность и оптимизм. Он улыбался, «устраиваясь под одеялами», записал Колвилл в дневнике, и «в кои-то веки даже соблаговолил извиниться, что задержал меня допоздна» [829] Там же, 392. .

Для Памелы Черчилль год начался со смешанным чувством радости и печали. Она скучала по Рандольфу. «О! Хотела бы я, чтобы ты был здесь и покрепче обнял меня, – писала она ему 1 января. – Тогда я была бы так счастлива. А то я тут одна и впадаю в панику, думаю, что, если тебя долго не будет, ты меня забудешь, и я этого не могу вынести. Пожалуйста, постарайся не забыть меня, Ранди».

Кроме того, она поведала, что для младенца Уинстона прислали специальный противогаз. «Он [Уинстон] помещается в него целиком», – сообщила она, добавив, что скоро планирует сходить на лекцию об отравляющих газах, которую будут читать в местной больнице [830] Pamela Churchill to Randolph Churchill, Jan. 1, 1941, RDCH 1/3/5 File no. 3, Randolph Churchill Papers. .

Бивербрук все же остался министром авиационной промышленности, однако не стал председателем Совета по импорту. Не стал им и Черчилль – несмотря на свою угрозу взойти на эту Голгофу.

Казалось, человек, вошедший в дом 10 по Даунинг-стрит утром в пятницу, 10 января, плохо себя чувствует. Лицо у него было болезненно-желтоватым, вся фигура создавала впечатление хрупкости и изможденности, а огромное пальто лишь усиливало этот эффект. Памела Черчилль заметила, что он, похоже, вообще никогда не снимает пальто. При первой встрече ее поразила его наружность, и ощущение, что он весьма нездоров, подчеркивалось изжеванной незажженной сигаретой, которую он держал во рту. Накануне, прибыв в порт для гидросамолетов, расположенный в Пуле (примерно в сотне миль от Лондона), от страшной усталости он даже не мог отстегнуть ремень безопасности. «Он совершенно не походил на типичный образ авторитетного и именитого эмиссара, – писал «Мопс» Исмей. – Вид у него был ужасно неряшливый; его одежда выглядела так, словно он имеет привычку спать в ней, а его шляпа – словно он время от времени намеренно на нее садится. При этом он казался таким больным и хрупким, словно его может сбить с ног малейшее дуновение ветра» [831] Ismay, Memoirs , 213–214. .

И тем не менее это был не кто иной, как Гарри Гопкинс – человек, о котором Черчилль позже скажет, что он сыграл решающую роль в войне. Гопкинсу было 50 лет, и сейчас он занимал пост личного советника Рузвельта. До этого он руководил тремя масштабными программами в рамках рузвельтовского «Нового курса» времен Великой депрессии, в том числе управлением общественных работ (УОР), нашедшим занятие для миллионов безработных американцев. В 1938 году Рузвельт назначил его министром торговли; этот пост он занимал до середины 1940 года, несмотря на стремительно ухудшающееся здоровье. Операция, проведенная в связи с раком желудка, вызвала в нем таинственный набор недугов, из-за чего в сентябре 1939 года его врачи сочли, что жить ему остается всего несколько недель. Но у него наступило улучшение. 10 мая 1940 года (в тот самый день, когда Черчилль стал премьер-министром) Рузвельт предложил ему немного пожить в Белом доме. Эта договоренность стала постоянной. «Пламя его души вырывалось наружу из тщедушного и хрупкого тела, – писал Черчилль. – Он был как ветхий маяк, откуда бьют лучи, указывающие великим флотам путь к гавани» [832] Gilbert, War Papers , 3:58. .

Но все эти огни и лучи проявятся позже. Вначале, еще до встречи с Черчиллем, прибывшему Гопкинсу устроили экскурсию по дому номер 10; в качестве гида выступал Брендан Бракен. Прославленная резиденция британских премьер-министров оказалась гораздо меньше по размерам, чем Белый дом, и гораздо менее впечатляющей, к тому же создавалось ощущение, что она гораздо обшарпаннее. «Номер 10 по Даунинг-стрит смотрится довольно убого, поскольку рядом Казначейство, которое серьезно бомбили», – писал Гопкинс президенту в этот же день несколько позже. Повреждения от бомбежек имелись на каждом этаже. Большинство окон было выбито взрывами, и рабочие вставляли их – по всему дому. Бракен провел Гопкинса вниз, в новую укрепленную столовую, находящуюся в подвале. Там он налил ему рюмку шерри.

Наконец прибыл Черчилль.

«Явился полный – улыбающийся – краснолицый джентльмен – протянул пухлую, но от этого не менее убедительную руку и сказал – добро пожаловать в Англию, – сообщал Гопкинс президенту. – Короткое черное пальто – полосатые брюки – ясные глаза, невнятный голос: вот впечатления об английском лидере, с явной гордостью демонстрировавшем мне снимки своей красавицы невестки и внука» (речь идет о Памеле и юном Уинстоне). «Ланч простой, но вкусный – подавала очень некрасивая женщина, видимо старая служанка этого семейства. Суп – холодная говядина – (по мнению премьера, я взял слишком мало студня, и он положил мне еще) – зеленый салат – сыр и кофе – легкое вино и портвейн. Он втянул понюшку из маленькой серебряной табакерки – с удовольствием» [833] Там же, 59. .

Гопкинс сразу же обратился к вопросу, из-за которого отношения между Америкой и Британией стали такими натянутыми. «Я сказал ему: в некоторых кругах сложилось ощущение, что ему, Черчиллю, не нравится Америка, американцы или Рузвельт», – вспоминал Гопкинс. Однако Черчилль стал настойчиво отрицать это, обвиняя Джозефа Кеннеди в том, что это он распространял столь неверное впечатление. Он велел секретарше отыскать копию телеграммы, направленной им Рузвельту осенью, – той самой телеграммы, в которой он поздравлял президента с переизбранием и на которую Рузвельт так и не ответил (собственно, вообще никак не показал, что ее получил).

Первоначальную неловкость быстро удалось сгладить: Гопкинс объяснил, что его задача – узнать все, что можно, о положении в Британии, а также об ее потребностях. Беседа охватывала самые разные темы – от отравляющих газов до Греции и Северной Африки. Джон Колвилл отметил в дневнике: Черчилль и Гопкинс «произвели друг на друга такое сильное впечатление, что их тет-а-тет продлился почти до четырех часов дня».

Уже темнело. Гопкинс отбыл в отель (он остановился в «Кларидже»). Луна была почти полная, так что Черчилль со своей обычной свитой двинулся в Дитчли. На следующий день, в субботу, туда же должен был приехать и Гопкинс – чтобы поужинать и переночевать.