Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Затем Черчилль указал на Бивербрука, сидевшего по другую сторону стола.

– Макс! – воскликнул он. – А у вас что новенького?

Деликатно иронизируя над Профессором с его вечной статистикой, Бивербрук ответил:

– Господин премьер-министр! Дайте мне пять минут – и в вашем распоряжении будут свежие цифры.

Выйдя из-за стола, он направился к телефонному аппарату, установленному в конце комнаты. Вскоре он вернулся – с усмешкой, которая кричала о том, что он затеял какую-то шалость и она уже воплощается в жизнь.

– Господин премьер-министр, – произнес он, – за последние 48 часов мы увеличили производство «Харрикейнов» на 50 %.

Черчилль осознавал, что в общении с президентом Рузвельтом он должен придерживаться очень тонкого баланса.

С одной стороны, ему следовало добиться, чтобы президент США понял: действовать надо срочно. Но при этом не следовало создавать впечатления, что положение Британии выглядит совсем уж безотрадным: в таком случае Рузвельт может не захотеть отправлять значительный объем помощи – из опасений, что если Англия падет, то американская помощь будет брошена или уничтожена (или, что еще хуже, захвачена противником и в конечном счете направлена против них самих). В Дюнкерке бросили тысячи грузовиков, огромное количество огнестрельного оружия, боеприпасов, снаряжения и т. п.: это служило ярким подтверждением высокой материальной цены поражения. Черчилль знал, что сейчас жизненно важно укрепить собственную уверенность Британии в том, что она рано или поздно победит. Главное же – требовалось подавить все проявления пессимизма со стороны британских официальных лиц. Это представлялось особенно важным в контексте судьбы британского флота. Озабоченность по поводу французских военно-морских сил существенно схлынула благодаря операции в Мерс-эль-Кебире, но теперь Соединенные Штаты хотели получить гарантии, что Британия никогда не уступит собственный флот Германии, и подумывали заявить, что предоставят Британии эсминцы лишь при условии заключения определенного соглашения, где будет указано: если поражение Британии станет неизбежным, британский флот передадут под американский контроль.

Черчиллю отвратительна была сама мысль о том, чтобы использовать британский флот в качестве разменной монеты на переговорах с американцами об эсминцах. 7 августа он направил лорду Лотиану, британскому послу в Америке, телеграмму, в которой настаивал, чтобы тот противился любой дискуссии даже о возможности такого соглашения: Черчилль опасался, что это будет воспринято как свидетельство пораженченских настроений «и последствия могут оказаться катастрофическими» [407] Winston Churchill, Their Finest Hour , 406. . Неделю спустя Черчилль затронул ту же тему на совещании военного кабинета. В протоколе совещания зафиксированы его слова: «Сейчас не должно говориться ничего такого, что поколебало бы боевой дух людей и заставило их думать, будто мы не должны сражаться здесь в полную силу» [408] Gilbert, War Papers , 2:667. .

Однако в телеграмме Лотиану он все-таки допустил: если Соединенные Штаты вступят в войну и станут полноценным союзником Британии, британский флот будет готов к любой стратегической дислокации, какую обе стороны сочтут необходимой «ради действенного и окончательного разгрома врага». Он видел и позитивный момент в интересе Америки к британскому флоту: это показывало, что Рузвельт всерьез отнесся к его предупреждениям, что побежденная Британия, попавшая под контроль нацистов, будет представлять огромную опасность для Америки. Как полагал Черчилль, некоторые опасения Америки на сей счет – это даже полезно. Он сообщил Лотиану: «Мы не намерены избавлять Соединенные Штаты от каких-либо обоснованных тревог по этому поводу».

Черчилль понимал также, что американское общественное мнение резко расколото. Изоляционисты не желали, чтобы страна имела хоть какое-то отношение к войне. Но многие полагали, что война рано или поздно затронет США и чем дольше Америка ждет, тем дороже ей обойдется вмешательство, которое ей рано или поздно все-таки придется предпринять. Однако Черчилля раздражало, что Рузвельт не способен заглянуть вперед, предвидя будущее с такой же устрашающей ясностью, как он сам. Черчилль впервые обратился к нему с просьбой о возможном предоставлении (в долг) 50 устаревших эсминцев еще в мае. Он повторил свою просьбу 11 июня, заявив: «Ближайшие шесть месяцев имеют жизненно важное значение» [409] Winston Churchill, Their Finest Hour , 398. . Но Америка так и не дала эти корабли. Черчилль знал, что по своему духу Рузвельт – его союзник. Но, как и многие британцы, Черчилль мысленно наделял Рузвельта слишком большой властью: в действительности у американского президента было меньше полномочий. Черчилль постоянно задавался вопросом: почему бы Рузвельту не сделать больше, не воплотить это духовное союзничество в материальной помощи? А может, даже напрямую вмешаться в ход войны.

Однако Рузвельту приходилось иметь дело с чрезвычайно сложным политическим ландшафтом. Конгресс и без того раздирали противоречия, возникшие после внесения законопроекта об общенациональном призыве в армию – первом в истории страны призыве, формально осуществляемом в мирное время. Рузвельт считал это необходимым. Когда в Европе началась война, в Армии США насчитывалось лишь 174 000 человек, да еще и оснащенных устаревшим оружием (например, винтовками «Спрингфилд» образца 1903 года). Учения, проведенные на территории некоторых южных штатов в мае (в них участвовали 70 000 солдат), показали, что такая армия не годится для боевых действий – особенно в условиях войны против по-настоящему мощной силы вроде гитлеровской высокомеханизированной армии [410] Goodwin, No Ordinary Time , 49. . В журнале Time об этом выразились так: «На фоне европейской тотальной войны американская армия выглядела горсткой славных мальчишек с духовыми ружьями» [411] Там же, 52. .

Как полагал Рузвельт, отправка в Британию пресловутых 50 эсминцев потребует санкции конгресса – федеральная Программа поставки военного снаряжения 1940 года оговаривала, что перед тем, как США начнут поставлять за рубеж какое-либо военное снаряжение, конгресс должен подтвердить, что оно не требуется вооруженным силам самих США. А поскольку в конгрессе уже и так накалились страсти из-за вопроса о призыве, Рузвельт считал такое одобрение маловероятным, пусть даже корабли и в самом деле были устаревшими: в том же году в конгрессе даже предлагалось отправить их в утиль (но вмешалось командование Военно-морского флота, заявившее, что эти эсминцы – весьма важное имущество).