Валерий Хайрюзов - Черный Иркут

— Ну, вы это зря! Мы больше привычны к этому, — Ватрушкин постучал пальцем по бутылке со спиртом.

— Надо же, запасливая, — протянул Брюханов. — И вино хорошее, «Кокур», аж из самой Массандры. Ты, Кеша, посмотри! Сколько медалей. На верное, за каждого сбитого наповал вручали. Ты вот что, бутылочку эту спрячь. С коллегами в Чикане откроешь. Там она будет к месту, а здесь мы спирт по широте разводим. Какая у нас — шестидесятая? Значит, воды будет всего сорок. Микитишь? И вообще, я сейчас позвоню начальнику районо, пусть они тебя у нас оставят. Зачем тащиться в глухомань? Мы тебе здесь и жениха подыщем.

— Зачем искать? У меня есть! — сказала Анна.

— Что, он тоже прыгает с парашютом? — спросил я.

— Нет, у него аэрофобия. Сейчас он работает в театре и учится на режиссёрском.

— Что, это он срежиссировал вашу поездку в наши края? — поинтересовался Брюханов.

— Нет, я сама, — дрогнувшим голосом начала Анна Евстратовна. — Я уже давно самостоятельный человек и делаю то, что считаю нужным, — и, неожиданно улыбнувшись, продекламировала:

— Хорошие стихи, — похвалил Брюханов. — Вот что, дочка, ты его перетаскивай сюда. И ему здесь место найдём. Интеллигенции у нас маловато, ты и сама это поймёшь.

— Уже поняла.

— Да, здесь люди попроще, погрубее, — сказал Ватрушкин, поглядывая на Анну с какой-то непонятной для меня грустью. — Но они, если полюбят, уже никогда тебя не предадут. Вы сидите, а я пойду по курю на свежем воздухе, — неожиданно сказал он и, поднявшись из-за стола, двинулся к выходу.

Я знал, что Ватрушкин был одинок, жена ушла от него, а вот другую не заводил, хотя, наверное, мог, у женщин он пользовался неизменным вниманием. Мой командир был худощав и крепок, настоящий мужик, про таких говорят: глянет своими небесными глазами — и может взять женскую душу с одного захода.

— А знаешь, мил-человек, что твой командир был когда-то и моим командиром? — повернувшись ко мне, сказал Брюханов. — И было это в славном городе Киренске. Михалыч там руководил лётным отрядом. Это ещё в пятидесятых было. Хотя высшего образования у него для такой высокой должности не было, но было, как говорится, хорошее среднее соображение. Ну и, конечно, война! Недаром тем, кто был на фронте, год за три шёл. И вообще он человек исторический.

— Да ну, преувеличиваете! — протянул я.

— Вот тебе и «да ну», — усмехнулся Брюха нов. — Знать надо, с кем сидишь рядом. Так я о чём хотел рассказать? Михалыч — человек, как бы это вам сказать, который до всего пытается дойти сам. Расскажу один случай. Начала к нам в аэропорты приходить новая техника. Поначалу Михалыч не очень-то доверял ей. А тут привезли обзорный радиолокатор. Установили на горе. Ватрушкин решил в деле посмотреть и пощупать возможности новой, всевидящей, как говорили и писали, техники. Как это положено, заказал облёт. Сам сел в кабину и полетел с проверкой. Взлетели, значит, и пошли по кругу. Кеша начал запрашивать у диспетчера место и положение самолёта. Тот смотрит на экран локатора и даёт: «Высота шестьсот, удаление двенадцать». Кеша через форточку посмотрит на землю и на высотомер: «Верно!» Диспетчер по собственной инициативе подсказал, что сейчас они выполняют третий разворот. «Верно», — подтвердил Михалыч, прикуривая очередную папиросу. Но не успокоился и решил ещё раз перепроверить: «А что я сейчас делаю?» — «Курите, Иннокентий Михайлович, курите!» — последовал ответ. «Надо же! — изумлённо протянул Михалыч. — До чего дошла техника, всё видят», — тут Брюханов расхохотался. — Даже самая последняя собака в Киренске знала: застать Ватрушкина без папиросы — всё равно что увидеть Лену без воды.

— А между порывами ветра ему часто разрешаете посадку? — поинтересовался я.

— На этот случай смотри раздел руководства по лётной эксплуатации «Полёты в особых случаях», — нахмурившись, ответил Брюханов.

— Я смотрел, там об этом ничего не сказано.

— А ты посмотри в дополнениях, — с нажимом ответил Брюханов. — Там чёрным по белому написано: действуй по обстановке. В переводе на наш язык: соображай! — Брюханов поднял вверх указательный палец.

Как хороший актёр, он выдержал паузу.

— Расскажу ещё один эпизод. Ты слушай, слушай, авось пригодится! И не лезь с дурацкими вопросами.

Было видно, что Брюханову явно не понравился мой вопрос про боковой ветер. И мне самому не понравился, посадка-то была на грани фола. Но начальник аэропорта не стал ставить меня на место: чего, мол, возьмёшь с сопляка.

— В пятьдесят шестом в Киренск пришло пополнение. В их числе был и я, молодой, честолюбивый, вам скажу, дальше некуда. Скорее-скорее в небо, а потом на большой лайнер. Такие у меня были мысли. Но, по всем документам, прежде чем возить пассажиров, нам надо было налетать сто часов с грузом. А груза на складе нет. Сидим в доме отдыха, в карты играем, денег нет, что дальше будет — неизвестно. Вот и начали с ближайших озёр потаскивать домашних уток. Жители деревни нажаловались Ватрушкину: мол, нехорошо поступают ваши летуны. И Михалыч неожиданно нагрянул к нам в гости. Мы сидим за столом, а на печи — ведро с утятиной, а на столе — графин с гамырой. Увидав высокое начальство, вскочили, вытянулись во фрунт. «Включите радио. Нет, вы включите и послушайте! — загремел Ватрушкин. — Такая сложная международная обстановка, а вы здесь пьянствуете! Вы же все офицеры запаса. Первый выстрел — и в бой. А вы тут в запой!» — «Так полётов нет, и денег тю-тю! — начали оправдываться мы. — Где же мы налетаем эти злосчастные сто часов, если на складе нет груза? Тут не только запьёшь, но от безделья подохнешь!» И тут взгляд Ватрушкина наткнулся на лежащего в кровати лётчика, фамилия у него была Тимохов. Тот как лежал, так и продолжает лежать, не обращая внимания на визит высокого гостя. «Послушай, дружок, ты это чего? — повысил голос Ватрушкин. — А если бы сейчас война?» — «Иннокентий Михайлович, — приоткрыв один глаз, ответил Тимохов, — если война, то я бы тогда надел каску и спал в ней». — «Ну, спи, спи, мы это учтём, когда будем составлять наряд», — мрачно сказал Ватрушкин и, взяв со стола графин, понюхал, сморщился и вылил гамыру в помойное ведро. «И вам не стыдно пить такую дрянь?! — вновь загремел он. — Вы же лётчики! На вас люди равняются». Мы стояли как остолбенелые: надо же так упасть в глазах командира! «Так по Сеньке и шапка, — философски заметил Тимохов. — Употребляем то, что доступно. Мы же с маршалом Тито дружбу не водили». И тут с Ватрушкиным что-то произошло. Он прибрал живот, достал из кармана четвертную и уже другим, распорядительным, голосом обратился к Тимохову: «За то, что вспомнил про Тито, — спасибо! Хватит, дружок, койку давить, слетай в магазин и купи коньяку, — тут Михалыч сделал паузу и произнёс: — Одну мало, две много…»