Валерий Хайрюзов - Черный Иркут

И тут дремавший до сей поры мой командир приоткрыл глаза. Он оглядел пассажирку, затем молча достал стопорящую рули красную металлическую струбцину, засунул её учителке за спину и предложил сесть. Она с некоторой опаской и растерянностью выполнила его просьбу. Я, зная, что труба не лучшее средство для долгого сидения, начал крутить головой, чтобы найти что-то наподобие сиделки. И тут Ватрушкин, опередив мои мысли, достал из сумки толстый регламент и быстрым, почти неуловимым движением засунул его под попу учительницы. Я даже восхитился, как он молниеносно проделал эту операцию и как она быстро поняла, что от неё требуется, почти синхронно приподняла со струбцины своё лёгкое тело. Почти неуловимо она глазами поблагодарила Ватрушкина, а он чуть заметным кивком ответил и, закурив очередную папиросу, начал расспрашивать, кто она такая и зачем летит в северные края.

Позже я не раз стану свидетелем того, как совсем посторонние люди будут открывать Ватрушкину свою душу, свои незамысловатые тайны, рассказывать и доверять то, что хранили в себе за семью печатями.

Учителка быстро разговорилась, и уже через какое-то время мы знали про неё всё.

Оказалось, что отец у неё был военным лётчиком, а мать — учительницей, и всю свою жизнь они мотались по разным гарнизонам, вплоть до того момента, когда у неё не стало отца. К нашему несказанному удивлению, она хотела стать лётчицей, ещё в школе записалась в парашютный кружок, участвовала в соревнованиях и совершила более ста прыжков. Услышав такое, моё лицо вытянулось в морковку, и нос нашего самолёта пополз в сторону от выбранного курса, что вызвало быструю реакцию командира: он шуранул ногой и установил самолет на заданный курс.

— Всю жизнь мечтала, но пилотом так и не стала, — с грустью в голосе поведала Анна Евстратовна. — Девушек в лётное не берут. Пришлось поступать на исторический.

Когда пролетали Ангу, Ватрушкин, ткнув пальцем в стекло кабины, сказал, что в этом селе родился будущий патриарх всея Руси Иннокентий Вениаминов.

— Он был митрополитом Московским и Коломенским, — поправила его учительница. — В России в то время был синодальный период, и патриаршество было упразднено. Но вы правы, то положение, которое занимал Иннокентий, по сути, было патриаршим.

Нос самолёта вновь повело в сторону, но я вовремя спохватился. Таких тонкостей церковной жизни в лётном училище не преподавали, там учили одному: чётко и правильно держать курс. «Ну ладно, историки должны это знать, но откуда Ватрушкин знает?» — подумал я. Нет, не прост был мой командир, совсем не прост!

— А вон и Верхоленск! — вновь ткнув пальцем в стекло кабины, сказал Ватрушкин. — Посмотрите, какая красивая церковь.

Анна Евстратовна привстала и стала внимательно рассматривать посёлок.

— Моя мама здесь родилась, — сообщила она. — А я здесь никогда не была.

— Так надо было сюда попроситься, — сказал Ватрушкин.

— Но это другой район, я не знала.

— А вот скажи мне, дружок, — командир неожиданно повернулся ко мне. — Если у тебя нет компаса, как можно, глядя на церковь, определить стороны света?

От неожиданности я вспотел: надо же, учинил мне экзамен при постороннем человеке.

— Можно определить по кресту, — ответила за меня учительница. — Помимо большой перекладины, на кресте есть нижняя, малая. Верхний конец её всегда указывает направление на север.

— Верно, — заметил Ватрушкин. — Если есть солнце, то сторону света можно определить по часам.

— Ещё по деревьям, — наконец-то я пришёл в себя.

— Весной по снегу, — добавила учительница.

От навигации командир перешёл к астронавигации, похвалил казаков-землепроходцев, которые без компасов и моторов дошли до Восточного моря — так в России в старину называли Тихий океан.

Пока командир вёл светскую беседу с пассажиркой, я запросил погоду Жигалово. Сводка оказалась неутешительной: к нашему прилёту ожидалось усиление ветра до штормового. И самым неприятным было то, что он дул поперёк посадочной полосы. Для нашего самолёта предельно допустимой нормой было восемь метров в секунду. Но фактически сила его была одиннадцать, с порывами до пятнадцати метров. Я тут же доложил о фактической погоде Ватрушкину.

Нужно было принимать решение — следовать в Жигалово или уходить на запасной аэродром. Запасным у нас была Усть-Орда, которую мы пролетели час назад. Был ещё Качуг, но он ещё с утра был закрыт по технической причине — там ремонтировали полосу. Был ещё вариант — лететь до Осетрово, но туда могло не хватить бензина.

— Следуем к вам, — сообщил Ватрушкин своё решение жигаловскому диспетчеру. — К прилёту прошу сделать контрольный замер ветра.

И Ватрушкин, и диспетчер понимали, что вся связь пишется на магнитофон; по разрешённым правилам полётов на Ан-2 боковой ветер не должен был превышать восьми метров.

Через несколько минут Жигалово вновь вызвало нас на связь. Голос у диспетчера стал другим, более жёстким и встревоженным:

— Ветер усиливается. Ваше решение?

— О-о-о! Сам Ваня Брюханов поднялся на вышку, — протянул Ватрушкин и достал свежую папиросу. — Следую к вам, сделайте ещё раз контрольный замер, — доложил он.

— Уже сделали: семнадцать метров!

— Хорошо. К вам на точку выйду через десять минут, — прикурив папиросу, сказал Ватрушкин.

Повернувшись к Анне Евстратовне, он попросил её спуститься в пассажирскую кабину и пристегнуться покрепче ремнями.

— Это начальник аэропорта Ваня Брюханов, — объяснил мне Ватрушкин. — Он знает, что мне надо восемь, я думаю, мы договоримся.

— Но с ветром вряд ли, — заметил я. — Он-то нас не слышит.

— Пожуём — увидим.

Через десять минут мы были над Жигалово. Было видно, что на земле действительно сильный ветер: полосатый конус на аэродроме стоял колом, макушки деревьев клонило к земле, а на улицах поднимались клубы пыли.

— Сделайте контрольный замер, — попросил Ватрушкин.

— Пятнадцать метров, — спустя некоторое время сообщил Брюханов.

— Вот видите, уже сбавил, — спокойным голосом сказал Ватрушкин. — Я сделаю кружок, а вы сходите на полосу. Судя по всему, ветер стихает.

Вместо ответа в наушниках раздалось что-то нечленораздельное.

Минут через пять, когда Ватрушкин вновь запросил погоду, Брюханов уже с сердцем в голосе выдавил:

— Ветер одиннадцать метров. Советую уходить на запасной.

— Он, видите ли, советует! Не страна, а дом советов, — прокомментировал Ватрушкин. И, выждав ещё пару секунд, попросил: — Вы ещё раз замерьте. А мы постараемся угадать между порывами.

В наушниках вновь произошло какое-то клокотание, через секунду всё стихло и всё же через пару минут выдохнуло:

— Ветер восемь метров, — Брюханов на секунду умолк, чтобы тут же добавить: — Но очень си-ильный!