Вячеслав Тюев - Голос из толпы. Дневниковые записи

Тишина оказалась обманчивой.

Около хлева бегала девочка и кликала корову, называя ее человеческим именем: Кать, Катя, Катенька. Иногда сильно и густо хлопал крыльями и заливался громким криком петух. Откуда-то издалека ему отвечали другие петухи. А голос девочки все звал, то удаляясь, то приближаясь: Катя, Катенька. Потом что-то стало царапаться, и время от времени раздавался сухой щелчок по дереву. Я приподнялся, посмотрел. Это курица ходила по бревну, поклевывала его и выжидающе, с опаской поглядывала на меня влажным глазом. Потом девочка загнала корову в хлев, и корова замычала сначала протяжно и тонко: му-у-у, потом коротко, басом: мо-о! Позвякивал колокольчик на ее шее. Потом корова заревела отчаянно, жалобно. Потом что-то зажурчало внизу, и тотчас раздалось негодующее кудахтанье. Вслед за ним во всех уголках хлева поднялся куриный галдеж.

Под его аккомпанемент я заснул.

Проснувшись, снова пошел в правление. Там встретил нового человека, маленького, но телом плотного и еще молодого. Он не был похож на колхозника: на нем были выглаженные брюки и спортивная куртка. Однако и на сельского интеллигента, по моим представлениям, он тоже не был похож. Лицо простоватое, давно небритое.

– Председатель сельсовета, – отрекомендовался он, протягивая руку.

Мы немного поговорили о моих лекциях, и он снова обратился к колхозному счетоводу.

Мне показалось, они вели речь о Судзиловском. Счетовод сказал:

– Он все кричит, придирается…

– Понятно, что кричит. Фактический посев, он с твоими шнуровыми книжками не сойдется. И моими тоже.

Я решил им не мешать и вышел вон.

За околицей начиналось ржаное поле. За полем торчали островерхие кровли домов. Я уже знал, что это была другая деревня, не Палуя, и пошел туда.

Посреди поля работал старик. Он огораживал поле от дороги.

– Зачем вы здесь делаете изгородь?

Старик ответил не сразу. Положил на землю топор, сел, искоса взглянув на меня. Вытаскивая из штанов кисет с табаком, ответил:

– Это чтоб скотина ржи не попортила. Мы тут коров гоняем. Так они рожь портят. Ты что, из Шугозера?

– Нет, из Ленинграда. Лекцию приехал читать.

– А, лекцию. Хорошее дело.

– Только вот народу у вас не видно.

– Народу? А что народ? На работе сейчас, все по колхозу работают. Да и немного у нас народу, одни бабы да ребята.

– Ну а молодежь есть?

– Молодежь? Молодежь есть. Тоже, почитай, девки одни.

– Колхоз у вас бедный?

– Бедный. Это точно: бедный. Хуже не придумаешь. Так-то, парень.

– А почему?

– Работать некому! Мужиков, почитай, нет, бабы – какие они работники… Живем мы плохо. Своего, что нарастим, не хватает. На шее государства сидим. Спасибо хоть государству: помогает.

– Разве вы государству ничего не сдаете?

– А чего сдавать? Нечего сдавать-то. Немножко молока, немножко сена. Вот тут объединили три колхоза в один, и, почитай, хуже стало. Какая деревня была побогаче, та тоже бедной заделалась. Эта вот, – старик показал на деревню, куда я направился, – она ничего, хорошо жила. А как объединили, и там люди бедно зажили. В Палуе-то плохие работники. А чего зря стараться, ежели все поровну делится!

– Только поэтому и не работают?

– Нет, не только поэтому. Главное, колхоз бедный. Работать заставляют, а не платят. Уж какой год задарма работаем. Я вот сюда приставлен. Разве мне заплатят? Шиш заплатят. Надо отработать – торчишь здесь. Голодный много не наработаешь! Згодно тому, у кого корова. Тот на молоке сидит. А у кого нет, к примеру? Тот ничего не ест. Поэтому вот и плохо работаем. Не до работы тут.

– Но осенью вы же получаете от колхоза что-нибудь?

– От колхоза, говоришь? Чего там получать! Ничего не получаем. За все лето двадцать рублей. Разве это деньги? Ржи дают – курам на зиму не хватает, не то что для себя. Картошки и той нет. Кабы платили за работу, мы разве не работали б? Вот здесь недавно лес заготовляли. Так вся деревня подалась на лесозаготовки. Знатно тогда поработали! Нет, молодой человек, работать мы хотим, когда не задарма. А так что? Ведь есть-то надо, и поневоле бежишь где-нибудь рубль достать, кору ивовую собираешь. Пятьдесят копеек за килограмм дают.

– Значит, люди колхозом недовольны?

– Почему? Мы не против колхоза. В колхозе бы хорошо. Да бедный колхоз-то! Раньше, до войны, в колхозе хорошо жили. Это после войны как пошло и пошло – туго стало. Теперь вот, если у кого есть коза, думает: я веников ей нарву и проживу зиму, колхоз меня все равно не прокормит.

– Вы бы одно лето поработали дружнее, и тогда б у вас все было…

– Э-э, нельзя так, не выйдет. Тут не одно лето надо. Да и где взять людей? Земля какой стала? Камень. Нет, сынок, здесь дело мудреное, не простое.

– Я видел много покинутых домов. Они вроде бы еще крепкие. Почему в них не живут?

– Их хозяева убегли в город. Не пофартило тут. Двери «тюк-тюк», заколотили и убегли. А дома, точно, есть хорошие. В домах, которые хуже, живут.

Я оставил старика и пошел ходить вдоль полей ржи и картофеля.

Меня поразила земля. Трудно даже было представить, что на такой земле может что-нибудь расти. Крепкая – пальцем не проткнуть, она вся высохла под солнцем. Извилистые трещины испещряли ее, даже сорняков почти не было, жиденькие стебельки ржи торчали редко-редко.

Я дважды встречал группы работавших в поле людей, разговаривал с ними, перепроверяя слова старика, и все говорили то же, что он: не хватает самого необходимого – хлеба, рабочей силы. Я высказал предположение, что у колхоза, может быть, мало техники, которая возместила бы недостаток в людях. Ответ был неожиданный.

Теперь везде работают трактора. Техника есть, да толку в ней нет. С лошадьми было лучше. Больше вспахивали. А вот с тракторами не успели. Конь работает в любую погоду, а трактор не может. И особой сноровки с конем-де не надо.

Вернувшись в деревню, я стал свидетелем того, как Судзиловский выяснял отношения с трактористами, приехавшими с поля. Его и без того худое лицо еще более обострилось от гнева.

– Денег у меня нет, и не приставайте! – кричал он резким, срывающимся голосом. – У кассира шестьдесят рублей. Я сам уже второй месяц не получаю зарплаты! Взаймы никто не дает. В магазине Иван Семенович уже в долг не верит. Кому? Председателю!

Перед правлением на скамеечке сидели председатель сельсовета и старик со свежевыбритым лицом. Я подсел к ним.

– …Что и говорить, слабый, очень слабый этот колхоз, – согласился со мной председатель сельсовета. – По всему району один из самых отсталых (район, вы знаете, тоже не сильный, до железной дороги семьдесят километров). К примеру, колхозы сельсовета уже вспахали всю землю, а в «Разгаре» еще семь га не запахано, и кто их знает, может, вовсе не запашут. Это оттого, что народу нет. Разбежались кто куда: в Шугозеро, в Ленинград.