Алексей Асмолов - Фронт в тылу вермахта

Рано утром все, кто находился на Прашивой, кроме партизан о; ряда Н. Каличенко из бригады А. С. Егорова, оставшихся для прикрытия нашего отхода и временной охраны базы, тронулись к Дюмберу.

Моросил дождь. Плотный туман окутывал все вокруг. Под его прикрытием мы все дальше и дальше удалялись от высоты 1648. Однако туман не позволял как следует ориентироваться на незнакомой местности. Не помогала и карта, которая была у меня с собой, и проводники, бывавшие в этих местах, но теперь из-за тумана тоже оказавшиеся в трудном положении. Мы шли медленно и, сделав лишнюю петлю, оказались на каком-то гребне. Здесь туман стал еще гуще, к тому же стемнело. Пришлось спускаться в долину.

Утром выяснилось, что мы находимся в верховьях так называемой Клачанской долины близ горы Солиско. Связисты принялись за дело, и спустя немного времени Главный штаб партизанского движения Чехословакии уже имел радиосвязь со штабом 1-го Украинского фронта, Украинским штабом партизанского движения, а также с некоторыми партизанскими бригадами. В Клачанской долине к нам присоединилась группа связи майора И. И. Скрипки-Студенского, состоявшая вместе с ним из семи человек и имевшая несколько радиостанций. Маршалу Коневу была направлена радиограмма, в которой мы попросили оставить «миссию» Скрипки при ГШПД. Разрешение было получено, и на одном из совещаний майор Иван Иванович Скрипка был назначен начальником Главного штаба партизанского движения Чехословакии.

День и ночь на нашей стоянке в Клачанской долине горели костры. Люди отогревались за прошлое, а возможно, и на будущее. Лучше всех чувствовали себя американцы и англичане. В добротной обуви, в добротных палатках, со спиртовками вместо костров они оказались лучше всех приспособлены к походной жизни. Палатки миссий стояли неподалеку от бараков, где располагался ГШПД, и в окружении шалашей словацких десантников походили на дачный поселок, воздвигнутый посреди времянок. Однажды пришел «старший» англо-американской миссии, с которым мы встречались на Прашивой, и предложил сфотографироваться на память о совместном пребывании в этих местах.

— Это будет самый экзотический снимок боевого содружества Объединенных Наций, — перевел Шверма слова американского майора. — И если эта фотография попадет к Гитлеру, то ему придется убедиться, что ближе всего к Берлину союзные армии подошли со стороны Словакии.

Выйдя из барака, мы сели полукольцом у разведенного костра и сфотографировались. Американский майор пробыл с нами около часа. Уходя, поинтересовался нашими дальнейшими планами.

— Все зависит от обстановки, — ответили мы ему. — Будьте в бригаде Пршикрыла, он вас обо всем предупредит.

Утром 2 ноября Шмидке сообщил, что он и Бацилек уходят из Клачанской долины в подполье. Несколько дней тому назад на пути к Прашивой ушел в подполье Густав Гусак. «Согласно решению в Доновалах, — вспоминает он в книге «Свидетельство о Словацком национальном восстании», — мы со Шмидке должны были перейти на нелегальное положение и нести ответственность за руководство партией».

С нами оставался Ян Шверма, который, несмотря на все ухудшавшееся состояние здоровья, продолжал вселять бодрость в повстанческих солдат и офицеров, в тех, кто проявлял колебания, у кого в этой обстановке появлялись нотки уныния, желание отойти от активных действий.

— Мы ушли в горы не для того, чтобы скрываться, — говорил Шверма. — Мы должны воевать. И мы не одни. С нами Красная Армия, с нами словацкий народ. Мы должны бить врага по примеру советских друзей. Бить, пока не победим.

Ян Шверма никому не сулил золотые горы. Напротив, он говорил, что жизнь в горах будет нелегкой, а борьба — жестокой. Но только в таком случае жизнь приобретет глубокий смысл.

Хотя состояние Швермы оставляло желать лучшего, он стойко переносил тяготы и лишения горной жизни.

После войны Людвик Свобода так написал о нем: «Таким был Ян Шверма и в Мадриде, на Арагонском фронте, на Каталонском побережье, в окопах под Бельхитом и в Эскуриале. Товарищ Ян Шверма не пропускал ни одного случая, чтобы поддержать моральный дух партизан. Он был душой большой партизанской семьи».

Могу засвидетельствовать справедливость этих слов.

4 ноября мы перешли в Солисскую долину. 7 ноября в этой долине, несмотря на близость врага, состоялся митинг, посвященный 27-й годовщине Октября. Были торжественно построены 2-я воздушно-десантная бригада и партизанские отряды, пришедшие сюда. Прозвучала клятва продолжать борьбу с гитлеровцами до победы.

Между тем стали поступать сведения, что гитлеровцы блокируют все выходы с гор. Вечером 8 ноября наши радисты приняли передачу из Братиславы о том, что генералы Виест и Голиан пленены. Разведка донесла, что противник готовит нападение и на наш лагерь. Это известие ускорило наш выход из Солисской долины. Приняли решение выступать наутро.

Ни за кого я так не беспокоился, как за Шверму. Он и так чувствовал себя неважно, а вдобавок еще простудился и уже несколько дней недомогал. Однако, стесняясь доставить нам лишние хлопоты, он молчал об этом. И вот надо уходить. Сланский отдал Шверме теплый кожух, а сам надел его пальто. Это было сделано буквально в последнюю минуту. И никто из нас не успел вмешаться. А сам Шверма не подумал, что на ходу шуба будет слишком тяжела ему, отнимет силы. Случилось и другое: кто-то по ошибке надел сапоги Яна, оставив ему сапоги меньшего размера. Запасной обуви в ту минуту у нас не оказалось. Шверма вынужден был выступить в поход в тесных сапогах, без портянок. Все эти мелочи, которые в других условиях, возможно, не имели бы сколько-нибудь большого значения, в той обстановке усугубили положение, иначе я не стал бы о них говорить.

Однако Шверма не унывал. Когда за несколько минут до нашего выступления из лагеря я обратил внимание на его болезненный вид, он шутливо ответил:

— Все хорошо, Алексей Никитович, все хорошо.

Рано утром 9 ноября 1944 года была выслана вперед разведывательная группа во главе с майором Скрипкой. В 8 часов утра колонна, в которой насчитывалось свыше 700 человек, тронулась в путь. Я стал во главе колонны.

Дул пронизывающий до костей ветер. Сильно морозило. Метель слепила глаза. Ничего не было видно в десяти шагах. Предстояло подняться в горы на два километра. Мы карабкались по скалистым, заснеженным кручам к вершине хребта Хабенец. Колонна вытянулась. Каждый стремился ступать в след идущего впереди. Вместе с другими членами ЦК Компартии Чехословакии Ян Шверма шел где-то в середине колонны.

Перед выступлением из Солисской долины было объявлено, что с выходом на вершину Хабенецкого хребта мы повернем на восток. Когда мы наконец вышли на Хабенец, снегопад усилился и подул такой свирепый ветер, что временами не видно было ни зги. Карта показывала, что на запад двигаться легче — там хребет был более плоский и ровный. Мы решили повернуть в этом направлении.