Александр Бурьяк - Владимир Высоцкий как гений песенного ширпотреба, сгоревший в творчестве ради излишеств

Владимир Высоцкий

Владимир Высоцкий (1938–1980) — гигантище русскоязычной массовой культуры, редкостно популярная личность периода с 1970-х по 1990-е. Сегодня, когда уже много лет существует интернет, и в него успели насовать всякого, появилась, наконец, возможность разобраться, что же это было тогда такое.

Сначала — длинная автоцитата из книжки «В противофазе» (текст относится к 2003 году, когда я был лишь начинающим мизантропом, а в России как раз отмечали 65-летие рождения Высоцкого и, наверное, много и проникновенно трындели о нём по телевизору):

«Без России я ничто. Без народа, для которого я пишу, меня нет.

Все его киногерои, каких я видел, преисполнены чувства собственного достоинства и говорят так, как будто хотят обратить на себя пристальное внимание окружающих. Понятно, что актер здесь ни при чем — это роли у него такие психопатические. Даже если сам он психопат, это ведь не значит, что он не сможет сыграть не-психопата.

Сыграл бы он хорошо, наверное, и придурка-ученого, и вялого депрессивного неудачника, и Бабу Ягу, и еще кого-нибудь, не соответствовавшего его типажу, но в Стране Самых Счастливых Рабочих людям творческим условия, как правило, не позволяли раскрыться не то что полностью, а хотя бы и наполовину (впрочем, в отношении некоторых деятелей можно сказать по этому поводу: и слава богу!).

Но вот ключевой, можно сказать, эпизод в его последнем фильме „Место встречи изменить нельзя“ — когда Глеб Шарапов… тьфу, Жеглов… когда этот Жеглов поднимает револьвер, чтобы убить убегающего почти хорошего бандита, потом опускает, потом снова поднимает, — сыгран тяп-ляп. Момент опускания выглядит неестественно, неубедительно, наигранно, грубо, показушно, халтурно, фальшиво, слабо. Полагаю, некоторые шибко образованные задумаются на этом месте, почему я не употребил их любимого „не верю“? Уж конечно, не потому, что „верю“.

Его песни на военную тему потрясающе хороши. Это такой прорыв в благородство, искренность, мужественность, человечность и русскость, что почти всё на ту же тему у других авторов воспринимается рядом с этим как напускное, идеологически выверенное. В военных песнях Высоцкого чувствуется героический характер автора. Придись война на его поколение, он был бы наверняка „или грудь в крестах или голова в кустах“. А может, его попросту пристрелил бы однажды особист — за „разговорчики“.

Его стихи — наверное, из самых легких и самых выразительных в русской поэзии. Это обусловлено тем, что за ними обычно предполагалась песня, то есть публичное исполнение, восприятие на слух — и непременное достижение успеха у слушателей (иначе ведь освищут, а то и забросают чем-нибудь).

Идеологически он был РУССКИМ и СОВЕТСКИМ — в положительном смысле этих слов, то есть первого — с оттенками патриотизма и удали, второго — с оттенками народности и фрондерства.

Его жизнь — это история медленного непроизвольного подавления и уничтожения выдающейся личности деградирующей социальной системой. Дурные качества, которыми он под конец стал отличаться, были в основном следствием условий, в которых он существовал (а отчасти — следствием дурного влияния приятелей). Он был в некотором смысле ИСКАЛЕЧЕННЫМ, так что его уж никак нельзя назвать образцом. Он не сжился с „системой“, и она его сжила со света.

Впрочем, сказать, что Высоцкого уничтожила „система“, — это поверхностно и однобоко: уничтожили, скорее, те, кто наливали ему водку; кто доставали ему наркотики; кто на нем зарабатывали; кто поощряли в нём, скажем мягко, недовольство отдельными сторонами существовавшего общественного строя. В общем, либеральная московская шушера. А после его смерти они еще заработали кое-что на воспоминаниях о нем.

Он был хорош во времена, когда надо было грызть именно ту „систему“ — претенциозную, но с большими недостатками. А кем бы он был теперь? Его характер не ложится на нынешнюю подленькую эпошку, но ведь она бы переделала его под себя, а потом бы и уничтожила — доступностью разрушительных соблазнов. Ведь в любом человеке есть в потенциале очень разное, а проявляется в основном то, к чему располагают условия. Ну и к чему хорошему может подталкивать людей нынешняя эпошка?

Кстати, сегодня Высоцкий сам — повод для ностальгии по ТОМУ времени — и немного даже по той „системе“.

В конструктивном отношении он слаб. Его „спортивные“ песни качественны, но вредны. То же можно сказать о его „альпинистских“ песнях. Его „нравственный заряд“ расплывчат и уже неактуален. Его знаменитое „но мы выбираем трудный путь — опасный, как военная тропа“ мешает моей борьбе с абсурдизмом и трудоголизмом.

Сражаясь с собой за Высоцкого, я даже предположил, что, может быть, дело не в нем, а всего лишь в том, что „подрывные“ возможности стихов и песен шире их созидательных возможностей. Но ведь получались же у некоторых и очень сильные „созидательные“ песни: „Нам нет преград“, „Не кочегары мы, не плотники“ и др.

В его эпоху грызть „систему“ было важно — чтобы она не загнила еще больше. Он прекрасно ее грыз, насколько это было возможно делать открыто. Это, так сказать, была его специализация, его миссия. Чего еще я от него хочу? Это же глупо — требовать от пилы, чтобы она годилась еще и для использования в качестве молотка или стремянки.

Кстати, по-моему, антисоветчиком он не был: он хотел подправления „системы“, а не ее замены. В то время „система“ мыслилась незыблемой и перспективной. Она демонстрировала явные достижения в различных областях — и медленно, но верно распространялась по планете. Поскольку Высоцкий не был вполне маргиналом, то можно сказать, что он воплощал самокритичность „системы“, был примером и символом возможной в ней духовной свободы (не такой уж ограниченной). Наверняка к Высоцкому подбивали клинья всякие Ларисы Богоразы — и ставили его в неловкое положение: с одной стороны, надо быть честным и смелым, с другой, чутьё подсказывало, что с этими борцами за „права человека“ что-то не так.

По аналогии с великими мыслителями можно различать великих чувствователей. Высоцкий был великим чувствователем. Во всяком случае, он в этой части был помощнее многих более удачливых поэтов. Высоцкий выразил здоровую народную реакцию на советские реалии сороковых–семидесятых годов.