Иван Просветов - Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

«Лошадь побрыкается и стихнет, понурясь постоит, постоит, потом ляжет на бок и сдохнет. А человек – ничего! Смоет кровь, раскрасится марганцовкой, поест, а потом в состоянии еще спорить: доказала ли советская действительность невозможность построения коммунизма или нет, и кто первоисточник всех зол – Сталин или Ленин… Каждый день я наблюдал одно и то же: иностранцы – немцы, финны, японцы, венгры – шли в лес как на эшафот, где уже приготовлены все инструменты пыток. Но наши, родные мои советские люди, шли бодро».

Лагерь в целом и положение врача в частности требует умения сживаться со всеми – в том числе теми, кого считаешь предателями и врагами. Уже на другом лагпункте Быстролетова спасет от самоубийства бывший красноармеец, служивший у немцев в строительном батальоне. А в центральной больнице на станции Новочунка заключенному АД-245 пришлось работать вместе с пленными немецкими офицерами, бандеровцами и власовцем – тоже медиками. Ему поручили стационар, и за повседневными заботами ощущение растущей пустоты внутри как-то ослабло:

«Я получил 100 больных и не горевал. Мне нравилась обстановка напряженности и движения…».

Тем временем в Лондоне британские контрразведчики упорно пытались установить личность шпиона Джо Пирелли.

Ниточка тянулась с сентября 1939 года, когда Вальтер Кривицкий, живший в Соединенных Штатах, проговорился: у НКВД имелся агент в коммуникационном департаменте Foreign Office по фамилии Кинг. Контрразведке не составило труда вычислить предателя. Арестованный Джон Кинг признался: да, он совершил огромную глупость – согласился продавать копии дипломатической переписки некоему банкиру из Гааги. Шифровальщик заверил, что делал это нечасто, помалу – три-четыре, максимум восемь-девять страниц за раз, и никогда не передавал материалы большой политической важности. Посредником был его приятель – голландский художник Генри Пик.

Однако до Пика уже было не дотянуться – в Европе шла война. Тем не менее, MI5 наблюдала за ним через информатора SIS в Гааге. Но сведения поступали малоценные: Пик хотел сменить фамилию, опасаясь, что Кривицкий выдал его и он мог попасть в пограничные «черные листы», а однажды, обсуждая публичные откровения невозвращенца, упомянул его настоящее имя – Гинзбергер (на самом деле Гинзберг). Сам Кривицкий поведал MI5, что у советской разведки, помимо Кинга, был еще один источник в Foreign Office, и предположил: если Хардт-Малли не попал под репрессии, то он, несомненно, снова использует Пика – одного из лучших агентов. Накануне германского вторжения в Голландию в мае 1940 года SIS получила последнее сообщение от своего осведомителя: Пик каким-то образом узнал, что Кинг оказался в тюрьме, и был так потрясен, что на две недели слег из-за нервного срыва. [379] National Archives. KV 2/815: Statement of J.H.King. P. B1–3; KV 2/810. P. 160a, 167b, 179c. Там же. P. 160a, 167b, 179c.

«Еще одним источником» был Дональд Маклейн, которого Кривицкий не знал ни по имени, ни в лицо. Контрразведчиков настолько взбудоражили намеки на продолжающуюся утечку секретной информации, что вплоть до мая 1941 года они разыскивали и допрашивали лиц, с которыми Пик так или иначе контактировал в Великобритании, пытаясь найти хоть малейшую зацепку. Потом стало не до того.

А художник-шпион после оккупации Голландии участвовал в Сопротивлении, оказался в концлагере Амерсфорт, затем в Бухенвальде. Выжил. В 1946 году вернулся на родину.

MI5 вновь взяла его под наблюдение с помощью коллег из внешней разведки. Отчеты о круге общения Пика, его переписке и контактах с британскими гражданами составлял Ким Филби – соответственно, в Москву ушло сообщение об интересе английской контрразведки к бывшему советскому агенту. Но беспокойства это не вызвало: в Центре об этом узнали еще до войны. Предупредил Энтони Блант из «Кембрижской пятерки», служивший в одном из отделов MI5. [380] National Archives. KV 2/811. P. 218a; KV 2/813. P. 281a, 305а; «КГБ в Англии», С. 203–204.

Генри Пик после войны мог не скрывать своих убеждений. Согласился стать секретарем Общества дружбы «Нидерланды-СССР», вновь занялся живописью и дизайном и даже получал государственные заказы на оформление различных национальных выставок.

В марте 1950 года он прилетел в Лондон на торговую выставку – и с ним, конечно же, захотели пообщаться люди из MI5. Пик рассказал своем прошлом довольно подробно, но лишь о том, что в целом и так было известно контрразведке. Ученик Быстролетова не сказал ничего, что навредило бы тем, кого он знал, и делу, которому когда-то служил. Раймонда Эйка, благополучно пережившего расследование дела Кинга, Пик назвал своим промахом – якобы от него не было получено ничего, кроме малоинтересного экономического обзора. Джон Кинг давным-давно раскололся и отбывал тюремный срок, детали вербовки и явочных встреч не могли ухудшить его участь. Второй источник в британском МИДе Пику не был известен. Своих кураторов он называл только по псевдонимам – Людвиг, Петер, Вальтер, Ганс. Художник согласился набросать по памяти карандашный портрет Ганса, будучи уверенным в том, что его больше нет на свете, – как и Людвига-Рейсса, о гибели которого от рук НКВД писали газеты.

В MI5 поверили в правдивость рисунка (покойного Рейсса художник изобразил довольно точно) и, памятуя слова Кривицкого, предположили, что Ганс – это Джо Пирелли. Портрет показали бывшему коллеге Олдхема, коротавшему свои дни на пенсии. Кемп, наверное, внутренне поежился, когда ему напомнили о скандале 1933 года. Он ответил, что лицо на картинке кажется ему знакомым, но как выглядел Пирелли – с таким вопросом лучше обратиться к миссис Олдхем. Разыскивая вдову, контрразведчики опоздали буквально на несколько дней. 27 июня 1950 года полицейские Кингстона выловили из Темзы труп пожилой женщины без следов насилия. Ее быстро опознали – Люси Олдхем, снимала дешевое жилье на окраине, страдала депрессией, – и констатировали самоубийство. [381] National Archives. KV 2/808. P. 84a, 86a.

Если бы Быстролетов вдруг вернулся в Европу – то его, наверное, никто бы уже не узнал: настолько постарел Джо Пирелли, он же граф Переньи et cetera. Хотя, если сравнить портрет агента Ганса в образе денди с лагерной фотокарточкой – и абрис лица, и контур носа у него остались те же. И чуть приподнятая, будто в удивлении, левая бровь. Только появились глубокие морщины и напрочь исчез блеск из глаз.

На похоронах Сталина в марте 1953 года в давке погибли и покалечились несколько сотен человек. Страна рыдала, сокрушалась, паниковала, будто перед концом света. Но на островках ГУЛАГа… В одном из пунктов Вятлага охрана лишь злобно щурилась, глядя, как ликовали заключенные:

«Все шапки вверх швыряли и кричали: “Усатый сдох, усатый сдох!”»