Ник Мейсон - Наизнанку. Личная история Pink Floyd

Мы с Роджером записали звон монет для «Money» в наших домашних студиях, а затем принесли их на Эбби-роуд. Я просверлил в монетах дырки, а затем нанизал их на нити; записанный фрагмент пускался по петле. Роджер записал лязг монет, крутящихся в чаше, которую Джуди использовала для своих гончарных работ. Эффект рвущейся бумаги был создан прямо перед микрофоном, а безотказная фонотека обеспечила нам звон кассовых аппаратов. Каждый звук отмерялся на пленке линейкой, затем эту пленку резали на кусочки равной длины и аккуратно склеивали.

«Us and Them» – лирическая композиция, которую сочинил Рик. Есть такая поговорка, что музыка – это «пространство между нотами». Пожалуй, «Us and Them» весьма изысканно подтверждает эту трактовку. «Any Colour» поистине дает некоторую передышку в плотном звучании пластинки, внося свой вклад в динамику и служа паузой перед «Brain Damage». Хотя обязанности ведущего вокалиста на всем остальном альбоме были поручены Дэвиду, вокал на «Brain Damage» и на «Eclipse» принадлежит Роджеру, и это ясно иллюстрирует, насколько голос Роджера подходил к песням, которые он написал.

В последний трек, «Eclipse», колоссальный вклад еще до записи внесли живые выступления. Первоначальным версиям «Eclipse» недоставало настоящей динамики, однако с постепенным развитием на сцене – где нам всякий раз требовалось заканчивать эту вещь на все более величественной ноте – она набрала мощи и составила подходящий финал.

Обрывки речи, раскиданные по альбому, добавились позже – их мы записали за один вечер как раз перед окончательной сборкой альбома. Роджер предложил вставить в альбом фрагменты речи, и через полчаса мы изобрели способ это осуществить. Роджер набросал список вопросов о безумии, насилии и смертности, а, кажется, я записал их на пачке карточек. Затем мы разложили эти карточки лицом вниз на пюпитре в Студии 3. Дальше мы стали приглашать в студию всех, кого только смогли найти в комплексе на Эбби-роуд: членов нашей гастрольной бригады, звукорежиссеров, других музыкантов, которые тоже там записывались, – в общем, всех, кроме нас. Приглашенных просили сесть на табурет, прочесть про себя выбранную карточку, а затем просто дать ответ в микрофон.

Эта процедура, понятное дело, вызвала некоторый всплеск паранойи, поскольку в студии артист сидит один-одинешенек, а все остальные толпятся в аппаратной, глазея на него сквозь звуконепроницаемое стекло. Получилось так, что некоторые профессиональные исполнители выступили высокопарнее любителей, которые с удовольствием болтали, себя не помня. Пол и Линда Маккартни, к примеру, тогда вместе с Wings записывали свой альбом «Red Rose Speedway» и приняли наше приглашение. Очень отважный поступок – вообще согласиться с нами поговорить, и задним числом мне кажется, что нечестно было ожидать от них откровений об их самых потаенных уголках души – под запись и перед группой едва ли не полных незнакомцев. Линда и Пол вели себя осторожно, очень сдержанно, и их запись мы использовать не стали. Должно быть, мы очень ясно представляли, что хотим получить, – иначе сложно вообразить, как мы решились отвергнуть два столь знаменитых голоса. А вот гитарист Пола Генри Маккалоу («Не знаю, я, вообще-то, был тогда пьян») и его жена разоткровенничались просто страшно: они прямо тут же принялись пересказывать свой недавний и, судя по всему, сдобренный физическим насилием спор, и получился какой-то особо агрессивный выпуск шоу Джерри Спрингера.

Дик Пэрри, чей тенор-саксофон украсил «Money» и «Us and Them», в начале 1960-х играл с Дэвидом в Кембридже. В 1994 году он вновь присоединился к нам на записи альбома «The Division Bell» и последующих гастролях.

Среди других опрошенных оказались жена Питера Уоттса Падди и наш гастрольный менеджер Крис Адамсон, которого легко узнать по легкому северному акценту. Роджер по прозвищу Шляпа, странствующий «роуди» старой школы, который несколько раз на нас работал, обеспечил нам весьма запоминающуюся запись. Вообще-то, его монолог мог бы стать альбомом сам по себе. История, изложенная им с невозмутимой точностью констебля на свидетельском месте в суде, касалась того дня, когда его весьма неразумно подрезал какой-то водитель. «Я сделал ему замечание, – рассказывал Роджер Шляпа. – Он мне нагрубил. Очень нагрубил. Но расплата не заставила себя ждать… я ему врезал».

Некоторые претенденты были отвергнуты по акустическим соображениям: так, Робби Уильямса, который всего вторую неделю работал в нашей гастрольной бригаде, мы забраковали, ибо его сладкозвучный бас был слишком глубок и театрален. Другие тоже, увы, не подходили, каким бы замечательным ни был их текст. Но вот Джерри О’Дрисколл, студийный швейцар-ирландец, стал несомненной звездой. Он целым потоком выдавал шутки и немудрящую философию, приправленные самой чуточкой меланхолии. Его затихающий голос завершает альбом в самом конце композиции «Eclipse», и его фраза: «У Луны нет никакой темной стороны. На самом деле она вся темная» – помогла нам окончательно решить вопрос с названием альбома.

После записи монологов наступил черед монтажа затуханий, а их там была масса. В доцифровую эпоху последовательности, в которых одна вещь затухает, а другая нарастает, все еще требовали чертовски сложных маневров. Со всех концов здания пришлось прикатить гигантские магнитофоны и подключить их к микшеру. Поскольку обычно затухания также включали в себя семи- или восьмифутовые петли, потребовался целый лес микрофонных стоек в качестве временных подставок, чтобы эти самые петли не запутывались. Очень скоро вся студия стала напоминать какое-то безумное изобретение Хита Робинсона.

Даже учитывая весь звукорежиссерский опыт Алана, он не обладал достаточным количеством конечностей, чтобы выполнить все необходимые задачи, а потому члены группы тоже держали пальцы на различных кнопках. Магнитофоны останавливались и снова запускались, дрожащие руки возились с ползунками микшера. Одна-единственная ошибка означала новый запуск всего процесса с нуля. Смысл этой синхронизированной командной работы был в том, чтобы получить правильные уровни на стыках треков и чтобы все звуковые эффекты и речь тоже затухали и нарастали. Как только этот переход успешно достигался, его вставляли в мастер-ленту.

К сожалению, мы лишились Алана, чей профессионализм нам так помог, когда пригласили его стать звукорежиссером следующего альбома, предложив не очень большие деньги, но напомнив, какая это великая честь. Он, к нашему изумлению, отказался. Мы жалостливо покачали головами, а затем увидели, как Алан с группой The Alan Parsons Project произвел на свет колоссально хитовую пластинку и тем самым раскрутил собственную музыкальную карьеру.