Дженнифер Бернс - Айн Рэнд. Эгоизм для победителей [litres]

Когда она всерьёз взялась за написание романа, то всё равно продолжала принимать гостей. Почти каждые выходные приезжали Рут и Баззи Хилл, кроме того, в её доме завсегдатаем было собрание небольшого кружка интеллектуалов из Лос-Анджелесского государственного колледжа. По приглашению профессора она выступала там перед студентами-политологами, а затем пригласила их посетить её дом при учёте, что они не коммунисты. Их профессор вспоминал: «Она была доброжелательной и всё прочее, но всё равно каким-то холодком от неё веяло. Таким уж она была человеком. У неё была своя голова на плечах и своё мнение – вот и всё» [294]. Рэнд с переменным успехом удавалось склонять студентов к своим воззрениям. Один из них вспоминал: «Я столкнулся с 250 различными философскими мнениями, но все они были как большое колесо, спицы которого придавали ему баланс, и я уже больше не знал, что об этом думать. Она убирала одну спицу за другой. Наконец колесо начало крутиться. И я определённо стал крутиться вместе с ним в её сторону» [295]. В отличие от зрелых консерваторов, с которыми Рэнд познакомилась в Нью-Йорке, она поняла, как легко перетягивать на свою сторону молодых искателей, которые сами к ней тянулись.

Из всей группы студентов, окружавших Рэнд, явно выделялся Нейтан Блюменталь. Между ними моментально установилась связь. Рэнд он понравился с самого начала, и у Блюменталя было то же чувство: «Я дома» [296]. В первый же вечер они с головой погрузились в беседу и проболтали, пока не стало светать. Ей сразу же вспомнилась Изабель Патерсон, только на этот раз собеседник Рэнд был не её ровесником, а красивым молодым человеком, внимавшим каждому её слову. Спустя несколько дней Блюменталь привёл Барбару Вайдман, свою будущую жену. Вайдман тоже была под впечатлением от Рэнд. Она смотрела в её яркие глаза, «которые, казалось, знали всё и говорили, что нет никаких секретов и они не нужны» [297]. Вскоре парочка стала частыми гостями на ранчо. Несмотря на то что Рэнд всегда хотелось говорить с новыми друзьями о политике и философии, она терпеливо выслушивала рассказы Барбары о личных переживаниях за прогулкой по территории поместья. Чатсворт стал убежищем для двух студентов, признавших, что из-за правых взглядов они становились всё больше непопулярными в университете. Рэнд наконец нашла друзей, с которыми ей было комфортно. Блюменталь и Вайдман не требовали от Рэнд больше, чем она могла им дать, никогда не сомневались в её авторитете, а то, как они ценят её труды, придавало ей сил.

Будучи впечатлительным подростком, находящимся в поисках своего идола, Нейтан, когда они познакомились, сразу же попал в мир Рэнд. От него почти не требовалось никаких действий, поскольку его образ мысли был схож с её собственным. Как и Алиса Розенбаум, Нейтан был нелюдимым и злым ребёнком, чувствовавшим себя отделённым от мира вокруг него. Если Алиса убегала к фильмам, он искал пристанище в драматургии, прочитав почти 2000 пьес, пока учился в старшей школе. К моменту своего знакомства с Рэнд он успел запомнить «Источник» наизусть. Если ему сказать фразу из книги, он моментально вспоминал, что было до и после неё в тексте. Теперь он разговаривал с Рэнд по телефону несколько раз в день и почти каждую субботу вечером приезжал к ней домой. Рэнд была его старшей женской версией, хотя поначалу Нейтан не воспринимал её как женщину. Спустя два месяца после их первой встречи Нейтан дал ей письмо, которое он написал редактору университетской газеты, опубликованное там же, подписанное «Моему отцу – Айн Рэнд – Первый шаг» [298].

Это письмо, автором которого также значилась Барбара, было резким выпадом в сторону Ф. О. Маттиссена, литературного критика и профессора Гарварда, покончившего жизнь самоубийством во время расследования дела о его сотрудничестве с коммунистами. Маттиссена, заметки о смерти которого публиковались повсеместно, оплакивали коллеги левого крыла, считавшие его первым мучеником «холодной войны» из учёных кругов. Но только не Нейтан и Барбара. Они интерпретировали его смерть с рэндистской точки зрения, приписав ей иррациональность коммунизма. В своём письме Блюменталь спрашивал: «Если человек возлагает большие надежды на идею, содержащую немыслимые противоречия, а когда видит, что она искажается и терпит крах по всем параметрам, есть ли хоть что-нибудь героическое в том, что он убивает себя из-за несработавшей идеи, которая и не могла сработать?» В письме назойливо и безвкусно утверждалось, что люди вроде Маттиссена «не могут быть удостоены какого бы то ни было сожаления, а, наоборот, заслуживают того, чтобы гореть в аду». Письмо вызвало недобрую шумиху в колледже. Оно навсегда испортило отношения Барбары с профессором философии, который был близким другом Маттиссена. До публикации письма он был внимателен и благосклонен к Барбаре и даже пару раз ездил с ней в Чатсворт к Рэнд, после чего сказал, что находится под глубоким впечатлением. Теперь же он ответил на письмо в той же газете и стал открыто критиковать Барбару на занятиях. Его жестокость была настолько сильной, что Барбара поняла: придётся покинуть колледж, если она хочет продолжать изучать философию и получить диплом. Блюменталь же сохранял полное спокойствие. Он был крестоносцем, который нашёл своё дело [299].

Он был предан Рэнд и начал разрывать связи со своей семьёй. Он стал ссориться со старшей сестрой-социалисткой. В своих письмах он обвинял её в безнравственности и непоследовательности, выражался языком Рэнд. Дома он ругался так много, что даже охрип. Рэнд, разглядев в его несдержанности то, какой она была раньше, посоветовала ему более действенный подход. Спустя год Нейтан сказал ей, что он сработал. Вместо того чтобы злиться, он пытался прибегнуть к логике: «Когда кто-нибудь возражал (например, по поводу налогообложения), я указывал им на допущение, которое они уже сочли приемлемым, как, например, безнравственность изначальной силы, и им всегда приходилось отступать» [300]. Но несмотря на то что его семья всё ещё придерживалась своих взглядов, он смог открыть для себя силу определённой и интегрированной философской системы. К этому времени он начал называть Рэнд «дорогой» в своих письмах. Она отвечала ему взаимностью, ставя Нейтана и Барбару выше остальных и позволяя им читать свои черновики.

По сути, именно Рэнд не хотела прекращать с ними общение. В начале лета 1951 г. Нейтан и Барбара перебрались в Нью-Йорк. Барбара намеревалась получить магистерскую степень по философии в Нью-Йоркском университете, и Нейтан переехал вместе с ней, чтобы быть рядом. После их отъезда беспокойство Рэнд усилилось. Она всегда хотела вернуться в Нью-Йорк, а учитывая, что фильм по «Источнику» уже был отснят, она не видела никаких причин, чтобы оставаться здесь. К осени 1951 г. она убедила Фрэнка в том, что им нужно уехать. Она понимала, что в Калифорнии он был «хронически и постоянно счастлив», но его предпочтения не могли сравниться с её [301]. Прошло больше 20 лет с тех пор, как Фрэнк начал обеспечивать себя сам. Рэнд всё чаще стала настаивать на переезде, и в итоге ему пришлось согласиться. На радостях она позвонила Нейтану и сообщила ему эту радостную новость. Спустя несколько недель они с Фрэнком отправились в поездку на восток. Семья Хиллов, арендовавшая поместье Чатсворт на время отсутствия хозяев, обнаружила в доме беспорядок, будто бы решение об отъезде принималось в большой спешке. Коробка со старыми фото была оставлена наряду с некоторой мебелью и несколькими пачками журналов на железнодорожную тематику. Фрэнк попросил Хиллов заботиться о гладиолусах, пока он не вернётся.