Дженнифер Бернс - Айн Рэнд. Эгоизм для победителей [litres]

Трудности возникли как раз в тот момент, когда она приступила к написанию речи Голта в самом конце книги объёмом в 1084 страницы. Несмотря на то что по большей части «Атлант расправил плечи» – история, развивающаяся в бешеном темпе, полная лихо закрученных сюжетных поворотов, которые так любила Рэнд, речь Голта была чем-то совершенно другим. Рэнд наконец отыскала ответы на вопросы, которые поднимал роман и которые занимали её мысли долгие годы. Объективизм был рациональной, безошибочной системой, которую Рэнд не смогла найти больше ни у кого в мире. Всё началось с А = А, отсылки к закону тождества Аристотеля. Исходя из основной аксиомы бытия, на нём строились принципы, касающиеся наиболее важных жизненных составляющих: экономики, нравственности, секса, познания себя. Кульминацией была речь Голта – философская аргументация в пользу рационального, полностью автономного индивида. Человек не только мог делать выбор, ему нужно было выбирать; сохранение своей жизни было хоть и непроизвольным, но тоже выбором. Голт говорил: «Человеку дан ум, но не его содержание… Разум не работает автоматически; мыслительный процесс не механический… [Человек] не обладает автоматическим знанием о том, что хорошо для него, а что плохо» [342]. Всё это Рэнд имела в виду не в экзистенциальном, а в буквальном смысле. Объективизм отрицал существование инстинктов или природного знания, подталкивающего людей к поиску еды, безопасности, секса. Вместо этого она утверждала, что решение жить является рациональным выбором, который человек делает осознанно при помощи своего разума. Какова же роль разума в человеческой жизни? Он был всем.

Подвох был именно в том, что Рэнд решила выразить все эти идеи в контексте вымышленной истории. И хотя она оживлённо обсуждала с молодыми последователями свои достижения в области философии, перевод системы ценностей на язык художественной литературы был задачей не из лёгких. Чтобы интегрировать свои идеи в сюжет истории, ей нужно было представить спор без спора, поскольку речь Голта – это монолог, а не диалог. Было бы куда проще, если бы она писала трактат. Но как же Голту убедительно выразить все эти идеи в контексте драматической истории? Она неуверенно переключалась с одного жанра на другой и чувствовала, как её мозг начинает «работать по двум направлениям» [343]. Каждый раз, когда поток её мыслей возобновлялся, она начинала понимать, что пишет как философ, а не романист. Разозлившись, она комкала исписанный лист и начинала снова. До тех пор пока работа над речью Голта не была завершена, она даже не хотела искать издателя, из-за чего казалось, что проект поставлен на паузу. Фрэнк, который уже больше двух десятилетий наблюдал за тем, как она пишет, думал, что это было самое трудное время, которое ей пришлось выдержать.

Трудности, которые испытывала Рэнд, переросли в её проблему с самоидентификацией. «Кажется, я одновременно и философ-теоретик, и писатель-фантаст», – отмечала она про себя не без удовольствия десять лет назад, когда только начинала размышлять над новым романом [344]. Поначалу ей казалось, что от этого она только выиграет. Но, учитывая то, сколько она вынашивала «Атланта», её образ мыслей сменился с одного на другой. «Источник» был отражением первого столкновения Рэнд с политической жизнью Америки. «Атлант расправил плечи» появлялся в условиях другого сурового испытания – борьбы между художественной литературой и философией, романтическим и рациональным. Рэнд полностью истощилась к моменту завершения книги и с этого момента больше никогда не будет писать романы [345].

Два года, которые ушли у Рэнд на то, чтобы осилить речь Голта, она испытывала сильнейшее нервное напряжение, которое сказывалось на её близких. Больше всех эмоциональный настрой она задавала для Нейтана, Барбары и Фрэнка. Она была раздражительна, зла и напряжённа. Внимание Нейтана едва ли её успокаивало. Как бы рада она ему ни была, он всё равно мешал ей работать над книгой. Однако, когда он решил не попадаться ей на глаза, цена этого оказалась слишком высокой. Когда они остались наедине, она содрала с него шкуру за невнимание к себе, но в то же время не стеснялась нахваливать его на собраниях. На Фрэнка она срывалась из-за малейших оплошностей и иногда втягивала в их ссоры Нейтана. Кроме того, её выводили из себя постоянные приступы тревоги Барбары и сопровождающие их просьбы о помощи.

В отчаянии Рэнд разработала новую теорию «эмоционализма», чтобы объяснить поведение Барбары. Как и идея о социальной метафизике, эмоционализм был психологической версией идеалов, о которых Рэнд говорила в своих произведениях. Эмоционалисты противопоставлялись учению объективизма, вместо рациональности они позволяли своим эмоциям вести их по жизни. Рэнд полагала, что источником эмоционализма может стать сдерживание эмоций, то есть оно может лишить человека способности к рациональному мышлению. Не признавая свои эмоции, эмоционалист переставал справляться с их влиянием. Разумеется, эта теория оказалась в некотором роде полезной в отношении понимания причин страданий Барбары. Впрочем, для Рэнд и Нейтана идея эмоционализма была не инструментом для понимания, а скорее методом суждения. Никто не стал предполагать, что эмоциональная подавленность Барбары стала следствием принятия «рациональности» интрижки между её мужем и ближайшей подругой.

Новый интерес Рэнд к психологии был отражением влияния на неё Нейтана. Теперь он уже был в процессе получения степени магистра психологии и продолжал изучать объективизм в новых сферах, и Рэнд следовала его примеру. Эмоционализм привёл Рэнд к дальнейшим размышлениям о психологии человека, что отражалось в терминах «субоснова» и «надстройка», которыми она обозначала понятия «подсознание» и «сознание». Эмоционалисту противопоставлялся рационалист, чьи эмоции всегда объяснимы и лежат на поверхности. Рэнд начала давать психологическую характеристику членам «Коллектива» и, поразмыслив об эмоционалистах, рационалистах, субосновах и надстройках, написала Нейтану восторженную записку: «Мой живот (и мозг) подсказывают мне, что мы на верном пути… Я уверена, что роль психологии – открывать, распознавать, а затем помогать исправлять основные «гносеологические» ошибки, которые могут возникать в человеческом сознании» [346]. Психология стала для Рэнд ещё одним способом применять принципы объективизма в повседневной жизни.

Изменения в её лексиконе также свидетельствовали о растущем уважении к Леонарду Пейкоффу, по мере того как он продолжал изучать философию. Теперь она употребляла такие слова, как «гносеология» и «метафизический», к которым добавляла свои префиксы, создавая тем самым неологизмы вроде «психогносеология». Это был резкий отход от её прошлых интересов. Вместо писателей вроде Патерсон, Лейн и Мизеса, работавших в рамках сложившейся интеллектуальной традиции и использовавших богатый социальный контекст, теперь Рэнд брала идеи у молодых людей, считавших её основным источником вдохновения. Она больше не работала в рамках концепций, доступных людям со стороны, и жила в объективистской эхо-камере. Кроме ежедневной газеты, она почти ничего не читала, предпочитая чтению общение со своими единомышленниками. Она оставила прошлое позади и создала собственный интеллектуальный мир.