Дженнифер Бернс - Айн Рэнд. Эгоизм для победителей [litres]

Оба эти визита были «удручающими», как писал Ротбард в своём длинном письме Ричарду Корнуэллу. Ни прошедшее время, ни наличие новых людей не помогли. Рэнд ожесточённо спорила с Джорджем Рейсманом, одним из студентов его группы, подвергая его валу сарказма. Согласно Ротбарду, Рейсман был единственным, кто «осознал силу и ужас её позиции и личности». Остальные были околдованы Рэнд и жаждали большего с ней общения. Ротбард, впрочем, тайно чувствовал облегчение, потому что спор Рейсмана с Рэнд дал ему повод самому избежать общения с ней. Даже лучше: ему больше не придётся иметь дело с «Коллективом» – группой пассивных, зависимых людей, «слетавшихся к ней, как пчёлы на мёд» [333].

Рэнд произвела на Ротбарда плохое впечатление, но по-настоящему ужаснул его «Коллектив». «Манера их поведения подтверждает мой тезис о том, что принятие её системы – обречение своей души на катастрофу», – рапортовал он Корнуэллу. Последователи Рэнд были «почти безжизненными, лишёнными энтузиазма или искры и почти полностью зависимыми от Айн в плане интеллектуальной опоры». Недовольство Ротбарда «Коллективом» маскировало его смешанные чувства по отношению к Рэнд. В конце концов и сам Ротбард собрал вокруг себя группу студентов, для которых он также был авторитетом. Он свободно использовал слово «ученик» для обращения как к своим студентам, так и студентам Рэнд, которая не жаловала это слово. Некоторые из студентов Ротбарда действительно чувствовали притяжение Рэнд. Даже сам он позже признается, что чувствовал это. Много лет спустя, вспоминая эти времена, он скажет Рэнд: «Я почувствовал, что, если продолжу с тобой видеться, мою личность и независимость задавит твоя невероятная сила» [334]. Рэнд была отрицательной версией его самого, Свенгали-либертарианцем, соблазняющим молодых.

Свою эмоциональную неприязнь к Рэнд Ротбард подкреплял интеллектуальными разногласиями. Ко времени их второй встречи Ротбард уже почти закончил свою докторскую диссертацию и всё больше был уверен в своих идеях. Ричарду Корнуэллу он объяснял: «Моя позиция (готов поспорить, как и твоя) совсем не похожа на её». Сильная сторона системы Рэнд, говорил он, была в том, что в ней этика воспринималась как серьёзная область, в отличие от утилитаризма, позитивизма и прагматизма. По всей видимости, после первой их встречи Ротбард доверчиво признал её оригинальность. Теперь же он обнаружил, что «всё хорошее, что есть в системе Айн, совершенно не является её изобретением». Существовала целая традиция рациональной этики, и «Айн не единственный источник и обладатель рационального подхода и никогда не была единственной последовательницей Аристотеля» [335]. Кроме того, Ротбард полагал, что интерес Рэнд к свободе был лишь поверхностным. Несколько его учеников продолжали навещать Рэнд и однажды сказали, что, по мнению Рэнд, все коммунисты должны сидеть за решёткой. Они также посвятили Рэнд в ратбардовский анархизм и его идею о частной конкуренции среди судов и охранных агентств, которые могли бы заменить государственность. Рэнд сразу же ответила, что государство необходимо для сплочения общества. Для Ротбарда, анархиста, считавшего само существование государства безнравственным, всё это лишь подтверждало различия между ним и Рэнд.

Но серьёзней было то, что Ротбард, подвергнув систему Рэнд тщательному анализу, обнаружил, что она предполагает полное отрицание индивидуальности. Рэнд отрицает оба основных инстинкта, а также главенство эмоции, писал он Корнуэллу. На практике это означало, что «на самом деле она полностью отрицает индивидуальность!». Рэнд утверждала, что у всех людей одинаковые рациональные способности, говоря Ротбарду: «Я могла бы преуспеть в музыке так же, как в экономике, если бы приложила к этому усилия». Но он считал это утверждение сомнительным. Отметая значимость эмоций, допуская, что люди – лишь «наборы исходных данных», а затем, выделяя правильные рациональные отправные точки, которых должен придерживаться каждый, Рэнд делала индивидов взаимозаменяемыми. Поэтому Ротбард сделал колкое замечание: «Нет ни одной причины, по которой, например, Айн не должна спать с Нейтаном». Доказательство анализа Ротбарда заключалось в «Коллективе» – группе безжизненных служителей, которые пугали Ротбарда своей оцепенелой преданностью Рэнд [336].

Будучи харизматичной и доминирующей личностью, Рэнд начала систематизировать порядок действий. Ричард Корнуэлл был одним из первых, ощутивших нововведения. Ему нравилась определённость Рэнд, то чувство, когда у него «внезапно появлялся ответ практически на любой вопрос, который может прийти в голову». Его тянуло к Рэнд, но в то же время иногда она его беспокоила. Прорываясь через его кальвинистский панцирь, Рэнд пыталась проанализировать его психологически и задавала вопросы о сексуальности и чувствах. «Я думаю, она хотела помочь мне, я думаю… она хотела как-то помочь мне расслабиться на этот счёт», – вспоминал он позже. Но в то время он чувствовал себя «ужасно неловко». Очередное ожесточённое столкновение между ней и Мизесом разорвало их отношения. Рэнд спорила с Мизесом по поводу воинской повинности, которую Рэнд приравнивала к рабству. Мизес, с оглядкой на историю, утверждал, что только воинская повинность сможет предотвратить расцвет опасных армий наёмников. После этого разговора Рэнд позвонила Корнуэллу. Она хотела, чтобы он сделал выбор:

«Тебе нужно принять решение. Либо ты будешь моим учеником, либо его». Я сказал, что лучше уклонюсь от ответа. Она произнесла: «Ты не можешь». И на этом всё. Больше я с ней никогда не разговаривал… Она не хотела, чтобы я согласился с ней. Она хотела, чтобы я прекратил общаться с Мизесом, чтобы продемонстрировать, что я на её стороне [337].

Теперь Рэнд начала требовать преданности ото всех, кто её окружал. Она привела «наиболее последовательную аргументацию» в отношении полностью целостной системы и заставляла уходить всех, кто не признавал её достижений.

«Коллектив», а особенно Натаниэль Брэнден, прекрасно заменяли этих людей. Их союз креп быстро. В Нью-Йорке Брэнден стал Рэнд не только «товарищем по уму», но и учителем, когда начал рассматривать её философские идеи в сфере психологии. Главной инновацией Брэндена была теория «социальной метафизики». Он разработал эту концепцию для описания человека, чья система взглядов состоит из «осознанности, верований, ценностей и мнений других людей» [338]. Брэнден перевёл качества, почитаемые Рэнд в её романах, на язык психологических терминов. В «Источнике» стоическое безразличие Говарда Рорка к мнению окружающих можно понимать как драматизированный идеал, стандарт, который может вдохновлять, невзирая на его нереалистичность. Если рассматривать это как психологический синдром, то та же идея станет опасной, поскольку будет подразумевать, что ненормальное должно быть нормальным. По сути, «социальная метафизика» делала обычную обеспокоенность людей о мыслях и мнениях окружающих проблематичной и патологичной. Это была категоричная и ущемляющая концепция, уничижительный ярлык, которым Брэнден и Рэнд стали спокойно пользоваться.