Леонид Ливак - Жила-была переводчица

В Бретани Людмилу нагнала бандероль с машинописью романа «The Switchback» («Американские горки») неизвестного ей Джона Родкера – поэта, издателя, сотрудника журнала «The Egoist» и соратника Паунда. Полистав роман, она наотрез отказалась его переводить, «представив себе муки», связанные с «передачей необычного стиля ‹…› чрезвычайно искреннего, сурового и сжатого, не прощающего ни малейшей небрежности» [148] Ibidem. . В устах Людмилы эта фраза звучала решением не повторять недавней ошибки. Отказ был бы еще категоричнее, знай она, что Родкер играл ключевую роль в подготовке книжной публикации «Улисса», ради которого Джойс бросил на произвол судьбы перевод «Портрета…»: Бич выпустит нецензурный роман во Франции в феврале 1922-го, а Родкер провезет его контрабандой в Англию и переиздаст там в октябре под маркой «The Egoist Press». К счастью, Родкер не успокоился. В конце лета 1921 г. они с Паундом без спросу явились к Людмиле с повторной – польстившей ей настойчивостью – просьбой, перед которой переводчица не устояла [149], чему способствовали и личные качества очаровавшего ее Родкера. В нем Людмила действительно нашла то, чего искала и не обнаружила в Джойсе, – отзывчивого коллегу и близкого друга на всю оставшуюся жизнь (несмотря даже на недовольство вторым браком старшей дочери Марианны, вышедшей замуж за Родкера в середине 1940‐х) [150] Подробнее о Родкере см.: Livak L. Exporting Soviet Literature: An Episode // Venok: Studia Slavica Stefano Garzonio Sexagenario Oblata / Ed. G. Carpi [et al.]. Stanford, 2012. Vol. 2. P. 246–265 (Stanford Slavic Studies 41); Patterson I. The Translation of Soviet Literature: John Rodker and PresLit // Russia in Britain, 1880–1940 / Eds R. Beasley, Ph. Bullock. Oxford: Oxford University Press, 2013. P. 188–208. . А англо-еврейского модерниста, оценившего ум и художественный вкус Людмилы, особенно поразил ее личный антиконформизм – именно так он прочитал историю жизни новой знакомой, отдельно отметив ее юдофилию, нехарактерную как для европейской культурной жизни вообще, что Родкер знал по личному опыту, так и для модернистской среды, в которой они вращались [151] Savitzky – Spire (21.I.1957); Savitzky L ., Spire A . Une amitié tenace. P. 696. . Подобно Людмиле, Родкер видел в маргинальности одну из основных модернистских ценностей. Поэтому он сознательно играл на своем еврейском происхождении и воспитании в лондонском квартале, заселенном иммигрантами из Восточной Европы. «В Париже я чувствую себя англичанином, а в Лондоне иностранцем», – писал он, как бы дразня юдофобов Эзру Паунда и Уиндема Льюиса, с которыми тесно сотрудничал (Льюис ответил ему антисемитской карикатурой в романе «The Apes of God» <���«Божьи обезьяны», 1930>) [152] Williams D . Fighting on Different Fronts: Isaac Rosenberg and John Rodker // Whitechapel at War: Isaac Rosenberg and His Circle / Eds S. MacDougall, R. Dickson. London: The London Jewish Museum of Art, 2008. P. 97–98. . Не случайно четверть века спустя в письмах к Родкеру, которые Паунд диктовал жене в психиатрической лечебнице, куда попал по приговору американского суда за фашистскую пропаганду, поэт не только отрицал обвинения в антисемитизме (коим публично пробавлялся накануне и во время Второй мировой войны), но и просил Родкера передать Людмиле и Спиру уверения в своем благом расположении к евреям [153].

Хотя работа над переводом «Портрета…» подошла к концу, поиск издателя продолжался. Из переводчицы Людмила превратилась в литературного агента. Поначалу она рассчитывала издать роман по частям в периодике, а затем выпустить отдельной книгой. Вопреки ожиданиям Джойса отклонили и в «Le Mercure de France», чей литературный редактор, ветеран французского модернизма Андре Фонтенас, был приятелем Людмилы; и в «La Nouvelle Revue Française» – журнале, подконтрольном кругу Андре Жида и повторно севшем в лужу, отвергнув роман Джойса подобно роману Пруста десятью годами ранее; и в ряде других периодических изданий, отославших рукопись с разными отговорками. «Портрет…» казался то излишне натуралистичным; то чрезмерно непристойным; то слишком оригинальным; то очень длинным; а один рецензент даже нашел в нем нежелательный ирландский национализм [154]. Но и после того, как Людмила убедила директора издательского дома «La Sirène» Феликса Фенеона принять рукопись к печати (Джойс подписал контракт 11 августа 1921 г.), сага с «чутко переведенной, великолепной книгой», как выразился Фенеон (1.III.1922) [155], тянулась еще пару лет, пока стоявшее на грани банкротства издательство не перекупила фирма «Crès», выпустившая наконец роман в марте 1924-го, за несколько месяцев до публикации по-французски первых отрывков из «Улисса» в журнале Адриенны Монье «Commerce» [156].

Все это время Людмила спасала свое детище от красного карандаша редакторов, стремившихся стилистически «причесать» прозу Джойса [157] См.: Livak L. A Thankless Occupation. P. 42–43. . Впоследствии рецензент модернистского журнала «Europe» будет петь дифирамбы «неприязни к элегантным упрощениям» в переводе «Портрета…», хваля Людмилу за «верность духу этой роскошной и щербатой вещи», а также за «передачу глубоких нюансов, в которых таится незабываемая оригинальность» романа, «противопоказанного ленивым читателям» [158] Hertz H. «Dedalus» // Europe. 1924. № X. P. 246–249. . Но и после публикации «Портрета…» уход за «приемышем» не прекратился. Теперь труднодоступному роману неизвестного писателя следовало найти место в пресыщенной событиями литературной жизни Франции. Весной – летом 1924 г. Людмила развила бурную деятельность, рассылая экземпляры «Портрета…» знакомым литераторам с просьбой о рецензиях. Позже она признавалась, что лишь критический резонанс романа окончательно убедил ее как в удаче проекта (ее французский перевод «Портрета…» останется единственным до 2012 г.), так и в собственных литературных способностях [159]. Критики подчеркивали: Джойсу невероятно повезло, так как он нашел в Савицкой вымирающий вид переводчика-альтруиста, рассматривающего свое дело как искусство, а не доходное ремесло [160] См. недатированное письмо Спира (; Savitzky L ., Spire A . Une amitié tenace. P. 472) и отзывы других литераторов в письмах к Людмиле: Georges Duhamel (1.VI.1924), Jacques Calmy (29.IV.1924), Charles Vildrac (10.V.1924) и пр.: John Rodker Papers. Series V. Box 44. Folder 14 (Ransom). . Несмотря на хвалы и лавры первенства – ведь именно с «Портрета…» началось знакомство французского читателя с творчеством Джойса, – четырехлетний проект заставил Людмилу признать труд литературного переводчика довольно «неблагодарным занятием» [161].

Пока тянулась история с Джойсом, Людмила успела написать второй роман для детей, «Jean-Pierre», который был хорошо встречен критикой [162] Она сначала публиковала его по частям под псевдонимом Lud в детском журнале «L’ Âge heureux» (XII.1924–VI.1925), а затем отдельной книгой: Lud. Jean-Pierre. Paris: Librairie Gédalge, 1929. См. критические отзывы: Collection Aurore // Revue des lectures. 1930. № 5. 15 mai. P. 575; Jean Pierre, par Lud // Mon chez moi. 1930. № 75. Février. P. 43; Clarétie G. Les nouveaux livres // L’ Ami du peuple. 1930. № 676. 9 mars. P. 8; Hertz H. Les Livres // Menorah. 1930. № 4. 15 février. P. 56. , и продолжала печатать «взрослую» поэзию и прозу. Но ни эти публикации, ни восторженные отзывы на переводы, ни спрос на ее критические статьи не разубедили Людмилу в оценке собственного места во французской литературной жизни как лиминального и шаткого. К тому же располагала и ее посредническая роль, так как присущая переводчице установка на эмоциональное и интеллектуальное самоотождествление с авторами-иностранцами подпитывала в ней давнишний модернистский культ маргинальности. Пищи для этого культа Людмиле и без того было не занимать: как носительнице ценностей миноритарной модернистской культуры, русской и транснациональной; как автору-женщине в модернистской среде; как иностранке во Франции, к тому же сознательно окружившей себя близкими людьми из франко– и англоязычных евреев. Даже фамилию свою Людмила трактовала как знаковую именно в смысле зыбкости своего культурного положения, и это после двадцатилетнего пребывания во Франции. Андре Спиру она объясняла (18.IV.1923): «По-французски мою фамилию пишут, как кому угодно. Я пишу Savitzky, потому что tz лучше, чем ts, передает русскую согласную, которая произносится как немецкая z или c. Это польская фамилия, и по-польски она пишется Sawicki. Но Вы ведь сами понимаете, во что это выльется при французском произношении!» [163]А Джону Родкеру Людмила писала: «Перечитываю Войну и мир . Заново живу со всеми этими дорогими мне персонажами, которых я так люблю и к которым я так привыкла с детства ‹…› На концертах Кусевицкого я вновь услышала Весну священную . Толстой самый великий романист, а Стравинский самый великий музыкант нашей эпохи. Тем не менее, я всю жизнь старалась, если не уничтожить, то во всяком случае изменить все то русское, что есть во мне. Это мне представлялось жизненной необходимостью. Все-таки, думаю, я правильно поступала» (18.VI.1927; пер. с фр.) [164] Цитируемые здесь и далее письма Людмилы Савицкой к Джону Родкеру хранятся в частном собрании ее наследников. .