Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

Я смотрела на нее в потрясенном молчании. Она снова легла и повернулась лицом к стене.

Моей первой мыслью было «слава богу, что я била ее только подушкой».

А второй – «ну вот, теперь я чувствую себя редкостной мерзавкой».

Поступки, которые я совершала, когда сидела на наркоте, влияли не только на меня, моих жертв или родственников; они сказались на целой семье, о чьем существовании я и не подозревала. Последствия моих действий гнали волны во все стороны, точно камень, брошенный в пруд.

Я какое-то время смотрела на очертания тела Дэниелс. Чувство вины было оглушительным. Эта женщина была матерью-одиночкой, да еще и зависимой притом. Я не могла себе представить, каково это – оставить дома ребенка, отбывая тюремный срок. Еще труднее было вообразить, как тяжко жить в этом аду – в тюрьме – с ребенком внутри.

– И какого черта я делаю? – пробормотала я себе под нос, подходя и садясь в изножье ее койки.

– Эй, Дэниелс, – позвала я, похлопав ее по ноге, – эй, на два слова, пока ты не уснула.

– Я уже уснула, бля, че ты притащилась на мою койку? – проворчала она, таращась на меня, как на сумасшедшую.

Я поглубже вдохнула и начала говорить. Мне не удалось сдержать эмоции, когда слова полились с моих губ, точно вода через край засорившейся раковины:

– Мне нужно, чтобы ты знала. Мне очень жаль, честно…

Она закатила глаза.

– Правда, мне действительно очень жаль. У меня нет детей, так что я и представить себе не могу, как трудно, должно быть, их воспитывать. Но я знаю, что это должно быть вдесятеро труднее, когда рядом нет их отца.

Она снова села и потихоньку отодвигалась от меня, пока не прижалась спиной к стене.

– Я не знала, что у Лазаруса есть дети. Постоянно к нему ездила, а он ни словом не обмолвился об этом. Однако, если совсем честно, для меня это не имело бы никакого значения. Я все равно сделала бы то же самое. Он спросил, смогу ли я добыть оружие, пообещал, что снабдит меня таблетками. Я наркоманка, да; и не думала о последствиях того, что делала. Я думала только о кайфе.

«Он хочет, чтобы ты умерла или хотя бы серьезно пострадала. Наверное, убивать тебя не станет, но он – человек слова, и это не игрушки».

Дэниелс снова нетерпеливо закатила глаза, и я была уверена, что все мои слова она пропускает мимо ушей, но это не имело значения. Я должна была высказаться:

– Чтоб ты знала, он посылал мне эсэмэски насчет оружия. Поняла? Все эти просьбы есть в записи. Мне не нужно было его закладывать, он заложил себя сам. Мне жаль твоего сына и твою еще не родившуюся дочь, правда, жаль! Ты должна знать, что я чувствую себя виноватой, я не хотела, чтобы такое случилось. Я была больна. Я и сейчас больна. Мне нужна помощь.

Она молча уперлась взглядом в одеяло. Потом она начала нервно трясти ногой, и я поняла, что у нее в голове идет какой-то мыслительный процесс. Знать бы еще какой.

– Слушай, я ценю то, что ты со мной откровенна. В тюряге не так часто сталкиваешься с извинениями, – тихо проговорила она.

Я была так благодарна за то, что она приняла мои извинения, – аж до мурашек, потому что мне показалось, что мы достигли прорыва в отношениях. Я открыла было рот, чтобы ответить, но она вдруг перебила меня:

– Он хочет, чтобы ты умерла, – выпалила Дэниелс.

– Прости, что? – выдохнула я, растерявшись от этой внезапной вспышки.

– Лазарус. Он хочет, чтобы ты умерла или хотя бы серьезно пострадала. Наверное, убивать тебя не станет, но он – человек слова, и это не игрушки. Я разговаривала со своей двоюродной сестрой, и она говорит, что Лазарус велел Грегу проверить в интернете, когда тебя выпустят. Он найдет тебя, даже не сомневайся. Он бешеный ублюдок, подруга. Ты вляпалась в дерьмо по самое не могу. Ты была со мной честна, так что я просто хочу вернуть должок. В общем, поосторожнее будь.

Я пару секунд молча смотрела на нее. У меня в голове роилось множество вопросов, но не хватало слов. В сознании проносились тысячи сценариев, и картинки моего будущего убийства сменяли друг друга в голове, точно кадры фильма.

– А теперь – не могла бы ты убраться с моей койки?

– Да, конечно, – кивнула я, вскакивая.

– Слышь, и еще кое-что, – проговорила она, снова ложась.

– Боже мой, что еще-то?

– Твоя подруга – Кайла, кажется? Я думаю, это она сказала Лазарусу, где живет твоя сестра. Возможно, тебе стоит позвонить сестре… Просто к слову пришлось.

Когда медики решили, что я больше не представляю опасности для себя или кого-либо другого, меня перевели обратно в общий блок.

Хотя мы с Дэниелс провели в одной камере около шестнадцати часов, ее предупреждение было последними словами, которые я от нее услышала. Все остальное время она проспала, и, честно говоря, я не имела ничего против.

То, что она спала, дало мне возможность не испортить шаткое взаимопонимание, которое установилось между нами, какой-нибудь сказанной вслух глупостью – есть у меня такая прискорбная наклонность.

Когда открылась дверь в общий блок, все глаза сосредоточились на мне. Я их проигнорировала. У меня была своя задача, а вот времени тешить любопытство других женщин – не было.

Мне нужно было предостеречь сестру. Брэнди тоже предупреждала меня о такой возможности, но я явно недооценила остроту угрозы и в результате всего творившегося со мной безумия задвинула мысль о ней на задний план. Один друг, который сам провел около шестнадцати лет в тюрьме, положил мне немного денег на счет, когда узнал, что меня посадили. Я не общалась с ним больше десяти лет, но он, побывавший в подобной ситуации, просек фишку.

Однако я потратила всю сумму на туалетные принадлежности, трусы и носки и уже несколько недель как была банкротом. Отец и сестра отказывались давать мне деньги, и поначалу я ужасно на это обижалась.

С течением времени и по мере того как ко мне начали возвращаться чувства, я начала их понимать. Полагаю, они хотели, чтобы этот опыт стал для меня как можно более дискомфортным. И вот что я вам скажу: видеть, как все остальные женщины в день, когда работает тюремная лавка, тащат к себе в камеры гигантские пакеты с лакомствами, – это определенно жестокое наказание.

Мне нужно было, чтобы кто-то расщедрился на оплату моего разговора. Телефонный звонок стоил два с половиной доллара, а здешние обитательницы не славились своей готовностью одаривать других, так что я понимала, что легко не будет.

Я начала с просьб, бегая от одной женщины к другой, изображая по мере сил опечаленного щеночка и повсюду встречая одни отказы.

Я пыталась торговаться.

– Эй, кто-нибудь, можете брать себе мой завтрак три дня подряд – только если это будут не блинчики, – если дадите мне позвонить! – выкрикнула я с верхней ступеньки лестницы. Тишина. Очевидно, все внезапно оглохли.