Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

Я догадывалась, что должно было пройти как минимум пять дней, потому что вела учет кормежкам. Бо́льшую часть еды с подноса я смывала в туалет. Я сильно потеряла в весе, это было заметно по тому, что одежда теперь висела на мне мешком. Еда в карцере сильно отличалась от той, что в общем блоке. На завтрак давали кусок омерзительного хлебного пудинга, в котором были какие-то кусочки, похожие на фрукты, и пятнышки чего-то зеленого и прозрачного.

Аппетита у меня не было, да и обстановка была не лучшей для человека, склонного к депрессии. Я мысленно проигрывала, точно фильм, каждый момент своей жизни. Вспоминала все ужасные поступки, которые совершила, потому что вокруг не было ничего способного отвлечь от осознания того, во что превратилась моя жизнь.

Я была сыта по горло. Появились мысли о том, как долго я уже здесь и сколько дней осталось. О том, что я просижу здесь в безмолвии еще полтора месяца, и вообразить это было неимоверно тяжело.

Внезапно у меня началось обильное потоотделение. Я свернулась в комочек на полу, и мои ступни бешено затанцевали по бетонному полу. Я слышала, как с каждым ударом сердца кровь шумно бежит по венам. Мне становилось все труднее и труднее вдыхать кислород из окружающего пространства; воздух казался жарким и липким.

Неузнаваемый звук вырвался из моей глотки, и я с неожиданной для себя самой решимостью вскочила на ноги. Прижалась лицом к стеклу окошка в своей двери и зарычала, точно лев, пойманный в клетку.

Я не могла себя контролировать. У меня окончательно поехала крыша.

Я колотила по двери, пока у меня не заболели руки, и даже после этого не перестала молотить ими по металлу.

– КТО-НИБУДЬ, ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА К ГРЕБАНОЙ МАТЕРИ!

Никто не пришел. Ни души в обозримом пространстве. Я пыталась заплакать, но казалось, что рычаг, контролировавший мои эмоции, был в чьих-то чужих руках. Плач прекратился так же внезапно, как и начался, и его снова сменила неистовая ярость.

Я начала бросаться на дверь всем телом. Думала, что, если травмируюсь, им волей-неволей придется выпустить меня. Я бы ни перед чем не остановилась, чтобы выйти из этой камеры, пусть хотя бы на миг.

Мой разум куда-то канул, всякая логика улетучилась. Единственной целью стало освободиться из этой тюрьмы внутри тюрьмы. Я без колебаний принялась бить предплечьями о край раковины. Мне нужно было сломать руку. Тогда у них не будет иного выбора, кроме как доставить меня в больницу; я буду свободна.

Я и на мгновение не задумалась бы, выбирая между безумной болью и еще одной минутой пребывания здесь. Размахивала руками, точно рубила дрова, колотя ими по металлической поверхности. Прислушивалась, ожидая в любой момент услышать хруст кости, но его все не было. Разочарование мое росло, и я стала обшаривать взглядом камеру, ища другой способ.

Дверь внезапно распахнулась, и не успела я даже повернуть голову на шум, как передо мной оказался охранник.

– Какого черта вы делаете? – рявкнул он, хватая мою больную руку с невероятной силой.

– Пожалуйста, пожалуйста! Мне нужно выйти отсюда, я не в силах это терпеть!

Я пыталась заплакать, но казалось, что рычаг, контролировавший мои эмоции, был в чьих-то чужих руках. Плач прекратился так же внезапно, как и начался, и его снова сменила неистовая ярость.

Его брови хмурились, глаза вытаращились. Увиденное через окошко камеры явно потрясло его.

– Если вы попытаетесь здесь покончить с собой, нам придется перевести вас в наблюдательный аквариум, – сказал он, волоча меня к двери. Наблюдательный аквариум. Я там уже была. Там было так же плохо, как здесь, разве что еще вокруг сплошное стекло, и все могут видеть тебя голую, в мешке на липучках.

– Нет! Я не пытаюсь убить себя, прошу вас! Я не хочу умирать. В смысле да, это место вызывает некоторое желание умереть, но я не хочу, я правда не хочу! Уже много дней никто не приходит в мою камеру, кроме «примерных» заключенных, приносящих еду. Я около двух недель не чистила зубы. Мне все время говорят, что принесут зубную щетку, и не приносят. Сэр, я была в душе только один раз, а меня должны водить в душ трижды в неделю! У меня нет одеяла, мне его так и не дали. Послушайте, они меня ненавидят, и это невыносимо. Я теряю разум, боже мой! – хныкала я.

Складки на его лбу чуть разгладились, он отступил на шаг и ослабил хватку. Как раз в этот момент к нему подбежала другая охранница, и он повернулся к ней:

– Послушайте, скажите, пожалуйста, Родригесу, что я через пару минут подойду потолковать с ним; здесь все в порядке.

Женщина кивнула и вышла из камеры, а он снова повернулся ко мне и склонил голову набок.

– Все, что вы мне только что сказали, – это правда?

Он бросил взгляд на мое бетонное ложе и отметил, что на нем есть только простыня. Повернулся к раковине и увидел, что там нет ни зубной щетки, ни пасты.

Наконец мужчина выпустил мою руку и упер руки в бока.

– Да нет, это, черт возьми, розыгрыш какой-то! Подождите минуту, я вернусь, – сказал он мне, качая головой и выходя из камеры.

Я села на край постели, чувствуя, как постепенно замедляется дыхание. Наконец-то кто-то меня выслушал! Я молилась хотя бы о том, чтобы этот парень вернулся с зубной щеткой и пастой, потому что, пусть я почти ничего не ела, налет на моих зубах, казалось, превратился в камень. Волосы стали грязными и жирными, и от меня уже около недели несло, как от качка после тренировки.

Когда сердцебиение вернулось к норме и адреналин покинул мое тело, внезапно проявились болевые ощущения. Я бросила взгляд на свою руку и увидела, что все предплечье распухло и начало синеть. Я потянулась почесать его, и тут дверь снова открылась.

Тот офицер вернулся, но с пустыми руками. У меня упало сердце.

Он с секунду пристально смотрел на меня, потом сделал пару шагов ко мне.

– Послушайте, вы явно сами виноваты в этом всем, но я приношу извинения за то… э-э, за обстановку с того момента, как вы оказались здесь. Так быть не должно. Я поговорил с начальником о том, что происходит, и, когда он разобрался, за что вас сюда поместили, мы оба пришли к выводу, что вы более чем расплатились за последствия своих действий.

Я вскочила с койки, и он отступил на шаг, подняв перед собой руку, чтобы не дать мне подойти ближе.

– Простите, я просто разволновалась… наверное. О чем конкретно вы говорите? – спросила я, и мое сердце сильно забилось в предвкушении.

– Я говорю, что мы вернем вас в общий блок.

Я начала всхлипывать. Меня переполняли облегчение и благодарность, и, если бы не страх перед шокером, я напрыгнула бы на него и поцеловала в губы. Нет слов, способных описать то, что я чувствовала. Он в ответ только закатил глаза и направился к двери.