Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

– И как мне, черт возьми, выживать здесь без тебя?! Ты – самая настоящая подруга за всю мою жизнь. – Она шмыгнула носом.

– О-о, детка, у тебя все будет просто отлично! – принялась я успокаивать ее. – А я покончу с «Новой Жизнью» через шесть месяцев, и мы с тобой сможем вместе тусить. Например, пойдем куда-нибудь поужинаем или отправимся на пляж…

– Джонсон! – перебил меня голос из интеркома. – У тебя две минуты, или автобус уйдет.

– Иди, иди. Извини. Я так за тебя рада, Тифф, и так горжусь тобой! У тебя все будет великолепно, я это знаю.

– Спасибо, Сара, и еще спасибо за то, что ты показала мне, какой должна быть настоящая подруга…

Хоть я и радовалась освобождению, вдруг выяснилось, что необходимость собраться и уйти отсюда разрывает мне сердце.

Это место долго было моим домом, и я проводила с живущими в нем людьми по 24 часа в сутки. Как будто смена в летнем лагере подошла к концу, и настало время попрощаться со всеми замечательными друзьями, которых я здесь приобрела.

Девушек в моей камере все прибывало. Были и такие, что пришли проверить, не осталось ли у меня еще чего-нибудь из тюремной лавочки на раздачу, но большинство хотели попрощаться и пожелать удачи.

Я торопливо обняла нескольких подруг и, волнуясь, стала проталкиваться сквозь толпу с матрацем и своими пожитками в руках. Направляясь к главному входу, я услышала, как кто-то из девушек запел, и не успела опомниться, как все остальные подхватили: «На-на-на-на, на-на-на-на, хей, хей, хей, прощай!» Я сглотнула слезы и прошла в двери женского блока Западной тюрьмы под аккомпанемент собственного саундтрека – в последний раз.

Меня вывели в главный холл и попросили повернуться. Никогда не забуду щелчок, с которым на мне в последний раз расстегнулись наручники. Вот и всё. Я стояла в помещении, полном охраны, и без наручников. Я больше не была заключенной.

Хоть я и радовалась освобождению, вдруг выяснилось, что необходимость собраться и уйти отсюда разрывает мне сердце.

– Вот, – сказал охранник, пихая мне в живот бумажный пакет. – Переодеться можно там, – ткнул пальцем в ближайшую камеру.

Я захлопнула за собой дверь и разорвала пакет. Аромат старых духов наполнил легкие, и меня омыла волна ностальгии. Прошло столько времени с тех пор, как я ощущала иные запахи, кроме плесени, дерьма и овсянки!

Я вытащила одежду из мешка, поднесла к лицу и глубоко вдохнула. Мои глаза закрылись, и воспоминания о прежней жизни замелькали в сознании, точно старое кино. На краткий миг я очутилась дома.

Стук в дверь вернул меня в реальность.

– Все в порядке? Тебя люди ждут.

– Иду! – крикнула я, в последний раз стягивая с себя тюремную форму и натягивая ту одежду, в которой была при аресте. Улыбнулась при виде своих босоножек. Какая радость – сунуть в них ноги! Больше никаких резиновых шлепанцев! Я – вольная пташка!

– Куда мне это положить? – спросила я, держа в руках мятый ком тюремной формы.

– Сюда, – сказал охранник, махнув рукой на соседнюю пустую камеру.

Снова подойдя к нему, я огляделась, не понимая, что делать дальше.

– Вот, держи, – сказал он, протягивая мне лист бумаги. – Я тебя выведу.

Выведет. Он меня выведет. Из этой тюрьмы. Я не могла поверить, что меня наконец-то выведут .

Он указал на закрытую дверь и сказал, что меня ждут там. Я дернула за ручку, открыла ее, и мои глаза округлились, а челюсть рухнула на пол.

– Ну, давай-ка выбираться отсюда, – с широкой улыбкой сказала Стефани, придерживая дверь.

– По… погоди. Как?! Что ты здесь делаешь? Я думала, за мной приедут из «Новой Жизни»!

Растерянность и тревога сменяли друг друга, как в калейдоскопе. Нет, я была рада видеть ее, но казалось, будто это какая-то ошибка.

– Все нормально, не волнуйся! Фелисити нашла лазейку в формулировке твоего приговора. Там сказано: «освобождение с последующим прохождением стационарной программы лечения» – и не указано, какой конкретно программы. Так что, в сущности, кто успел – тот и съел. Сюрприз! – проговорила она, победно вскидывая руки. – А теперь бегом, Ракель ждет в машине!

По моему лицу неудержимо расплылась улыбка, такая широкая, что заболели щеки.

И я побежала. Я бежала за Стефани, бежала по коридору и с такой силой распахнула входную дверь, что она шарахнула по стене. Прохладный воздух и солнечный свет разом ударили мне в лицо, и я рухнула на колени. Почувствовала на коже прикосновение травы, и ветер взметнул мои волосы.

Из глаз покатились слезы, когда я впервые за сто двадцать дней вдохнула свежий воздух. Я слышала птиц, поющих где-то вдали, рев машин, проносившихся мимо, гул кондиционера на стене здания. Это был самый прекрасный миг за всю мою жизнь.

– Мне жаль портить этот миг экстаза, но нас уже ждет доктор Питерс, – шепнула мне Стефани.

Мой миг экстаза невозможно было испортить. Я была свободна.

– Ты куришь? – спросила Стефани, выруливая с парковки. Я не курила 120 дней, и снова начинать сейчас наверняка не стоило…

– Да, да, курю!

– Держи, – сказала она, передавая мне сигарету и зажигалку. Я не могла поверить, что это происходит на самом деле. Прикрыла глаза и медленно, глубоко затянулась сигаретой. Никотин наполнил мои легкие, и тело начало покалывать от расслабления, когда кровь понесла его по сосудам.

– По какому блюду ты больше всего скучала, когда была в тюрьме? – спросила Стефани, протягивая руку, чтобы забрать у меня зажигалку.

– Честно? Я знаю, это звучит глупо, но я тосковала по «Тако Белл» как никогда в жизни. А конкретно – по кесадилье с курицей. Убила бы за порцию!

Стефани включила радио, и песня, которую я не узнала, загремела в колонках. Ритм басов совпадал с биением моего сердца. Казалось, что прошли годы с тех пор, как я в последний раз слышала мелодию песни. Это был совершенно нереальный момент – когда за тобой не следят ястребиным взором, ты в нормальной одежде, куришь сигарету и слушаешь музыку. Все это я прежде воспринимала как должное.

Я прикрыла глаза, вслушиваясь в слова, и так и сидела до тех пор, пока Стефани не выключила музыку и раздался голос:

– Спасибо за то, что выбрали «Тако Белл», что будете заказывать?

Я сидела в мягком кожаном кресле кабинета доктора Питерс и смотрела, как ее пальцы пляшут по папкам на стеллаже.

– Ага, – удовлетворенно сказала она, останавливаясь на одной из них и проверяя имя на корешке, – вот и вы, мисс Тиффани.

Сразу по прибытии на место меня отправили на встречу с психотерапевтом. В горле еще пекло от специй в кесадилье, но то было самое приятное жжение, какое я когда-либо ощущала.

– Итак, добро пожаловать в «Горизонты». Я – доктор Питерс, сертифицированный специалист по зависимостям и магистр психологии. Мне хотелось бы получить от вас некоторую информацию, прежде чем вы устроитесь, если не возражаете, – сказала она. Питерс была красива, и я невольно задалась вопросом, как это она успела получить все свои замечательные звания, потому что на вид она была моложе меня.