Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

– Абсолютно не против, – ответила я, теребя полу блузки. Почему я нервничаю?

– Хорошо. Итак. Вы провели в тюрьме около четырех месяцев, верно?

– Да.

– Это был ваш первый срок?

– Да, первый – и, надеюсь, последний, – сказала я и нервно хохотнула.

Это был совершенно нереальный момент – когда за тобой не следят ястребиным взором, ты в нормальной одежде, куришь сигарету и слушаешь музыку.

– Что ж, хорошо, и мы тоже на это надеемся, – отозвалась она с улыбкой. – Итак, почему вы попали в тюрьму, Тиффани? Что случилось?

– Ха! Это долгая история.

– Ничего страшного, у меня есть время.

Я мысленно вернулась к тому моменту, когда все это началось, и поняла, что у этой леди никак не может быть достаточно времени для той истории, которую я должна была рассказать.

– Это… не знаю. Трудно объяснить. Это сложно, и… просто безумие какое-то. Мне трудно рассказать вам, что именно стало первопричиной, потому что скорее тут сошелся целый миллион всяких гадостных событий… – начала я.

День был долгим, я устала, а эта леди была такая милая! Если я так вот с ходу расскажу ей, что случилось, она сочтет меня сумасшедшей.

– Не беспокойтесь, Тиффани, у меня нет никаких других дел. Вы можете довериться мне, и я буду рада, если вы расскажете обо всем. Чтобы понять, какой тип лечения лучше всего подойдет вам, мне нужно знать, что случилось. Кроме того, вы просто не сможете рассказать мне ничего такого, чего я не слышала бы раньше, – проговорила она со смешком.

Глупышка! Она думала, что знает все на свете. Она думала, что готова выслушать то, что я сейчас на нее вывалю! Она и не представляла, через что я прошла, что натворила, каких людей обидела. Я была уверена, что ей действительно пришлось выслушать немало историй, но знала наверняка, что ничего похожего на мою историю ей не встречалось. Я, все еще колеблясь, вдохнула поглубже, посмотрела ей в глаза и улыбнулась.

– Что ж, – начала я, – вы сами напросились…

Сидя на диване своего соседа по квартире, Брэндона, запихивая в рот Cheetos и смотря канал Animal Planet, я внезапно осознала, что прошло ровно четыре месяца с тех пор, как я ушла из реабилитационного центра.

Что означало ровно четыре месяца и две недели после смерти мамы.

Я знала, что мамин друг создал трастовый фонд для нас с сестрой и что там какое-то безумное количество денег. Я также осознавала, что, если получу доступ к этим деньгам, скуплю все наркотики на свете и употреблю их в один присест.

Я призналась маминому другу, что плотно сижу на «колесах» и без них чувствую себя больной, поэтому он потратил 30 000 долларов на мою реабилитацию. По сути, эти деньги все равно оказались потраченными на наркотики, только не напрямую. Я бы лучше переламывалась в собственной гребаной машине, если бы знала, что он потратит денежки из моего трастового фонда на эту шарашкину контору.

Я содрогнулась от воспоминания о том, как видела маму в последний раз. Я держала ее за руку, когда она скончалась. Гладила ее по голове и твердила, что «расставаться не страшно» – самая жестокая ложь. Я не хотела с ней «расставаться». Я хотела, чтобы она осталась. Я хотела, чтобы она поднялась со своей койки в хосписе и танцевала по гостиной под песню Тома Петти, как когда-то.

Я хотела, чтобы она сидела в первом ряду на моей свадьбе, сияя от гордости. Я хотела, чтобы она укачивала на руках моих будущих детей, баюкая их песней «Ты – мое солнце», как когда-то меня. Я не хотела, чтобы она от меня уходила. Но она все равно ушла.

Всякий раз как мы с сестрой, будучи подростками, куда-нибудь уезжали из дома, мама выходила вместе с нами во двор и стояла в конце подъездной дорожки, прощаясь с нами и деликатно, как принцесса, помахивая рукой. Поэтому когда ее в последний раз вынесли из дома и повезли прочь, мы с сестрой сделали то же самое. Мы стояли в конце подъездной дорожки и махали ей на прощанье.

Етить твою , почему я думаю об этом сейчас?

– Будь добр, дай сюда дурь, – сказала я Брэндону, протягивая руку за косяком. Он меня не услышал, залипая на зебр на экране. – ПЕРЕДАЙ МНЕ ДУРЬ, ЧУВАК! – сказала я погромче.

– А? Вот, держи, – сказал он и протянул косяк мне, не отрывая глаз от экрана. Я переехала к Брэндону, когда ушла из реабилитационного центра, в основном потому, что он был одним из немногих моих настоящих друзей. К тому же он не употреблял таблетки. Так что здесь я была в безопасности.

Я взяла косяк двумя пальцами и сделала долгую, медленную затяжку, прямо в легкие. На миг задержала дыхание и прикрыла глаза. Слава богу, что на свете есть «трава»! Если бы не она, я бы все это просто не пережила. Люди из реабилитационного центра пытались втулить мне, что курить «травку» нельзя, и тогда я просто встала со стула и разоблачила их гнусную ложь. «Травка» – это растение, и она не была моей проблемой, проблемой были таблетки, и эти люди просто спятили, если думали, что я не буду курить, когда выйду оттуда.

В то время у меня все было вполне себе неплохо, и я не хотела ничего портить. Я не прикасалась к таблеткам четыре месяца, и у меня была стабильная работа. Если я не курила «траву», то от этого не чувствовала себя больной; просто, покурив, чувствовала себя великолепно.

– Хочешь пивка? – спросил Брэндон, поднимаясь и направляясь к холодильнику.

Я хотела, чтобы она укачивала на руках моих будущих детей, баюкая их песней «Ты – мое солнце», как когда-то меня. Я не хотела, чтобы она от меня уходила. Но она все равно ушла.

– Э-э… Да хрен с ним, от одной бутылки пива ведь ничего не будет, верно? Так почему бы и нет? – отозвалась я.

Ах да, алкоголь я тоже употребляла.

Но я не напивалась так, как раньше; теперь – только дома. Я знала свой предел и никогда не надиралась вусмерть. Только бутылка пива после работы, чтобы сбросить напряжение. Кроме того, я боялась напиваться в компании Брэндона, потому что хоть он и был «моей подружкой», но я не раз замечала, что он смотрит на меня «тем самым» взглядом. Понятно же, о чем я? Типа «я трахнул бы тебя не раздумывая, представься мне такая возможность».

Зажужжал мой телефон на журнальном столике, и я тут же струхнула. Я не любила разговаривать с людьми, когда была под кайфом. Особенно со своим бойфрендом. Он знал, что я покуриваю дурь, но не одобрял этого и терпеть не мог общаться со мной, когда я была «торкнутая».

– Ой-ёй, лучше бы тебе ответить, – протянул Брэндон, глянув на номер на экране и одновременно со мной увидев, кто звонит. Это был он, мой парень.

– Не-а. Не могу. Дай мне еще пару пива, тогда я позвоню ему поддатая и все свалю на алкоголь, – ответила я, делая длинный глоток из своей бутылки. Мне нравилось ощущение, когда ледяные пузырьки пенились в глотке. Вот как, спрашивается, можно прожить всю жизнь без выпивки? Отстойнее чуши в жизни не слышала!