Чарльз Р Кросс - Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде [litres]

«Да», – сказал Курт. Он улыбался, как маленький мальчик, смутивший своих учителей, но сбежавший, чтобы снова досадить им на следующий день.

Через неделю после вручения премий MTV Курт сидел в своем доме в Алта Лома вместе с Робертом Хилберном из Los Angeles Times, давая первое за полгода интервью. Это был первый раз, когда он был хоть немного откровенен с кем-либо из прессы по поводу своей наркотической зависимости – более половины опубликованного интервью было посвящено его борьбе с наркотиками и здоровью. Курт признал наличие проблемы с наркотиком, но преуменьшил ее масштабы. Он правильно сказал, что его опыт с наркотиками до того, как он записал Nevermind , сводился только к «баловству». Однако когда Курт говорил о своем употреблении после Nevermind , он свел его к минимуму, назвав «маленькой привычкой» и описав стадию зависимости как «трехнедельную». Курт сказал, что «решил употреблять наркотики», воспроизводя язык собственных дневников.

Многие его замечания, касающиеся здоровья и жизни, были смягчены присутствием Фрэнсис, которую он держал на руках во время интервью. «Я не хочу, чтобы моя дочь повзрослела и когда-нибудь подверглась издевкам со стороны детей в школе… Я не хочу, чтобы люди говорили ей, что родители у нее были наркоманами, – сказал Курт. – Я знал, что, когда у меня будет ребенок, я буду обескуражен, и это правда… Я не могу передать, как сильно изменилось мое отношение с тех пор, как у нас появилась Фрэнсис. Держать своего ребенка на руках – лучший наркотик в мире».

Курт говорил о том, что был близок к тому, чтобы покинуть Nirvana, но сказал, что теперь группа твердо стоит на ногах. Они планировали записать «очень сырой альбом» и, как он предположил, возможно, снова отправиться в тур. Но Курт отбросил мысль о длительном туре, предупредив, что его хрупкое здоровье может помешать этому. «Возможно, мы больше не будем совершать длительных туров, – сказал он Хилберну. – Я бы предпочел быть здоровым и живым. Я не хочу жертвовать собой или своей семьей».

Будучи под кайфом, Курт использовал свой желудок как оправдание для наркотиков, а когда был трезв, то оспаривал это.

Интервью было эмоциональным прорывом для Курта. Правдиво рассказав о своей зависимости, он отбросил часть стыда, связанного с ней. Как только Курт обнаружил, что ему аплодируют за его честность, а не отвергают, он почувствовал себя человеком, которого приговорили к публичной казни только для того, чтобы в последний момент помиловать. Вскоре после публикации статьи Хилберна он размышлял в своем дневнике о текущем состоянии его жизни: Иногда мне кажется, что я мог бы быть самым счастливым парнем на свете. По какой-то причине в течение прошлого года я был благословлен множеством хороших вещей. И я совсем не думаю, что все эти безделушки и подарки были получены только из-за того, что я – получивший признание критиков всемирно любимый кумир подростков, подобный полубогу блондин-фронтмен, который еще и непонятно честен. Заикающийся, с явным дефектом артикуляции во время своей речи при вручении премии, Золотой мальчик, рок-звезда, которая наконец-то перестала скрывать свое порочное двухмесячное пристрастие к наркотикам, излив на мир классическое: «Я больше не могу держать это в секрете, потому что мне больно скрывать какую-то часть моей личной жизни от моих обожаемых, обеспокоенных, мы-думаем-о-тебе-как-о-нашем-всеобщем-достоянии-персонаже-комиксов-но-мы-по-прежнему-любим-тебя-фанатов. Да, дети мои, говоря словами одного долбаного выродка, выступающего от лица всего мира, «мы действительно благодарны тебе за то, что ты наконец признался в том, в чем мы тебя обвиняем. Нам нужно было это услышать, поскольку мы были обеспокоены, а ехидные сплетни, шутки и спекуляции у нас на работах, в школах и на вечеринках стали ну, э-э, надоевшими».

Через два дня после вручения премий MTV Курт, Кортни и Фрэнсис – вместе с Джейми и Джеки – прибыли в Сиэтл. Там Nirvana была хедлайнером на благотворительном концерте против законопроекта о музыкальной цензуре, внесенного в Законодательное собрание штата Вашингтон. Накануне вечером в Портленде они давали концерт в поддержку прав гомосексуалистов. Выбор группы в пользу организаций, поддерживающих геев и аборты, принес им то, на что Курт совсем не рассчитывал. Теперь он получал смертельные угрозы. «В основном это были противники легализации абортов, – вспоминал Алекс МакЛеод. – Мы привезли металлодетекторы». Один из звонивших предупредил, что Курта застрелят, как только он выйдет на сцену. Такая перспектива была достаточно пугающей, хотя не менее пугающим было возвращение в Сиэтл, где он увидит своих родственников впервые после рождения ребенка.

Курт прибыл в аншлаговый Seattle Center Coliseum, вмещающий 16 000 человек, и обнаружил Венди, Ким и единокровную сестру Брианну, уже сидящих в его гримерной. Тогда они впервые увидели Курта вместе с Фрэнсис. «Курт был так взволнован, и он был таким хорошим папой, – вспоминала Ким. – Он просто обожал Фрэнсис и очень любил ее, и пытался сделать все, чтобы заставить ее улыбнуться или рассмеяться».

Пока его семья тряслась над Фрэнсис, Курт услышал новости от своего тур-менеджера. Угроз расправой стало еще больше. У Fitz of Depression возникли проблемы на саундчеке (Курт, конечно, настоял, чтобы они были на разогреве). А десятки журналистов ждали, в надежде взять у него интервью. И в конце концов Курт развел руками. Но как раз в тот момент, когда он думал, что избавился от всех проблем, Ким прибежала к нему в панике с проблемой, которой Курт точно не ожидал. «Папа здесь!» – воскликнула она. «Какого хрена он здесь делает?» – выругался Курт. Дон пробрался за кулисы, показав свои водительские права и удостоверение патрульного полиции штата охраннику. «Все в порядке, – заверила Курта Ким. – Я сказала ему, что никого не пускают в гримерные». Конечно, это была ложь, потому что повсюду бродили даже маленькие группы с Sub Pop и пили бесплатное пиво. Ким предупредила главу службы безопасности, чтобы тот не подпускал Дона к своему сыну. Курт не видел отца восемь лет и не разговаривал с ним с февраля 1991 года. Дон пытался связаться с Куртом, но их отношения были настолько отчужденными, что у него даже не было номера телефона сына, но он оставлял сообщения соседям и секретарям звукозаписывающей компании.

Дон вошел в гримерную с единокровным братом Курта, Чэдом. «О, привет, пап», – сказал Курт, сменив тон голоса, чтобы скрыть гнев, который он демонстрировал несколько минут назад. Впервые за десять лет четверо Кобейнов – Дон, Венди, Курт и Ким – оказались в одной комнате. Теперь в их клан входили еще единокровные брат и сестра, Кортни и пара служащих Курта. Трехнедельная Фрэнсис Бин Кобейн, воркующая и ворчащая, когда ее передавали от родственника к родственнику, была единственной, кто не замечал всего этого напряжения. Для всех остальных это было похоже на взвешивание перед особо острым боксерским поединком.