Морин Орт - Убийство Джанни Версаче

Эндрю любил отождествлять себя с порнозвездами и даже пытался пробоваться в этом амплуа. Его друг и последний сожитель Эрик Гринмен, сам сыгравший в нескольких порнофильмах, подтверждает, что порнография занимала очень видное место в том мире, где обитал Эндрю. «Это очень большой бизнес, — говорит Натан Фрай, пианист, играющий на многих вечеринках по всему городу. — Каждый день только и слышишь о том, что вот еще такому-то знакомому удалось туда пробиться. Люди думают, что это лучший комплимент, что, если тебя туда берут, значит, ты сексуально привлекательный».

Эндрю сделался заядлым потребителем порновидео, особенно с жестким садомазо. Чем дольше он сидел на «кристалле», тем больше просмотр порнографии становился для него главным и самым проверенным способом сбросить сексуальное напряжение. Однако навязчивое увлечение порнографией «внешне на Эндрю особо не сказывалось, выглядел он как обычно».

Геи, как оценивается, составляют около 10 % половозрелого народонаселения, а вот статистика спроса на видеопродукцию по итогам 1996 года показывает, что доля гей-порнографии в обороте видеопрокатов и торговых точек в США колеблется в диапазоне 30–50 %. Годовая выручка с продаж видеопродукции такого рода исчисляется сотнями миллионов долларов. Ежегодно только официально выпускается около трех тысяч фильмов для геев. А о том, сколько еще всякого «откровенного» и «жесткого» гей-порно циркулирует безо всякого учета и какие деньги это приносит, остается только догадываться.

Во «Взлёте и падении гей-культуры» Дэниел Харрис [38] Daniel Harris, The Rise and Fall of Gay Culture, 1999. гневно осуждает «идущее по нарастающей засилье яппи в гей-порнографии», где «порнозвезда всё больше превращается из воплощения вожделенного образа сексуального идеала гея еще и в эрзац его сбывшихся социально-экономических упований на возможность вести беззаботную жизнь праздного богатого бездельника, располагающего неограниченными доходами и целыми днями нежащегося на солнце у бассейна, где в кристально чистой воде юные красавчики в стрингах молча скользят туда-сюда, не вспенивая глади, в ожидании волшебного мига, когда хозяин кого-то из них поманит пальчиком, чтобы со всей душой ему отдаться». В сердце лентяя и вульгарного материалиста Эндрю такие фантазии, должно быть, находили особо звонкий отклик. «Современная порнография придает эротический флер множеству совершенно не относящихся к сексу и просто сторонних вещей, — продолжает Харрис. — Кругом какие-то канделябры и персидские ковры, „порше“ и купе с откидным верхом, нефритовые статуэтки и серебряные подсвечники — сплошь символы высокого положения в обществе, выпяченные на передний план и обрамляющие картину по всей периферии, и во всё это вложено едва ли не больше эротической значимости и экспрессии, чем в сексуальные образы героев первого плана».

Увы, столь обольстительные фантазии в сочетании с кристаллическим метамфетамином оборачиваются уродливыми и извращенными фантасмагориями реальности настолько грязной и убогой, что какие уж там кристально чистые бассейны и серебряные канделябры.

Познакомившись с Линкольном Эстоном и став завсегдатаем его гей-салона, Эндрю принялся также раскидывать сети в надежде выудить крупную рыбу: устроиться к кому-нибудь из тамошних патронов на содержание. Ему без малейшего труда давалось общение с этими мужчинами на тридцать и более лет старше него — как в компании, так и тет-а-тет. Особую искусность Эндрю проявлял в деле угадывания круга интересов целевого собеседника и перевода разговора на соответствующую тему: литературу, искусство, лётное дело и т. п. Делал он это безошибочно вне зависимости от возраста выбранной им мишени.

Подобно гейше, Эндрю мог свободно и со знанием дела поддерживать беседу на любую тему, устраивать развлечения и предлагать всяческие утехи сексуального или иного характера. Разве что чувственности ему недоставало — слишком уж давно и глубоко похоронил он в себе всяческую искренность, а потому и выглядел человеком безэмоциональным и холодно-расчетливым.

В разговорах с ровесниками о сексе он обычно высказывался в грубой форме и таким образом, чтобы впоследствии от своих слов можно было отказаться. Известен был своими каверзными параллелями и подначками в тему, которые казались порой весьма остроумными всем, кроме объекта насмешки. Линкольн Эстон, долгие годы проживший в Сан-Франциско и пренебрежительно называвший Сан-Диего «приморской Омахой», видел в Эндрю хорошие задатки бонвивана и сноба и говаривал друзьям: «Эндрю — самый смышленый из молодых людей, кого мне доводилось встречать».

«Вел себя Эндрю как король. За обед расплачивался, небрежно швырнув на стол перед официантом платиновую карту», — рассказывает один из пятидесятилетних обитателей Ла-Хойи, которого Эндрю, обхаживая, трижды угощал роскошными обедами. Будучи давно женатым, этот выпускник Епископской школы со временем нашел себя в Хиллкресте, где впервые и выслушал от Эндрю Де-Сильвы «легенду», ставшую затем стандартной для респектабельной части его аудитории: он — сын португальской еврейки и филиппинца и бывший муж еврейской принцессы, от которой у него есть дочка; обожает кататься на бабушкином «роллс-ройсе»; учился в Шоате и в Епископской; два года отслужил в израильской армии; богачи-родители, живущие попеременно в Ранчо Санта-Фе и на Манхэттене, вышвырнули его на улицу, как только узнали, что он гей.

Тщательно, в деталях продуманная Эндрю реконструкция своей мнимой биографии призвана была социально уравнять его с элитой из числа его знакомых, представить его человеком ярким и экзотичным, а не просто каким-то мальчиком-игрушкой, которую не жалко выбросить после того, как она надоест. Эндрю Де-Сильва умело вытягивал сочувствие из пожилых мужчин, многие из которых были в разводе, лишились семьи и иным образом пострадали ради того, чтобы стать теми, кто они есть теперь. Однако же Эндрю делал всё возможное, чтобы не производить впечатления, будто ему что-то от кого-то нужно, да так ловко, что угощавшийся его дорогими обедами бывший выпускник Епископской лишь многим позже задним числом осознал истинный смысл затеи Эндрю: «По-моему, эти обеды были прикормкой, чтобы подманить рыбу и поглядеть, достаточно ли она жирная в денежном плане, на какую наживку клюнет и стоит ли забрасывать крючок, — но тогда мне этого и в голову не приходило».

Эндрю, как теперь понятно, однозначно занимался ловлей спиннингом на блесну — и летом 1994 года подсек по-настоящему крупную рыбину. Через давно сложившуюся голубую пару из Ла-Хойи, с которой познакомился у Линкольна, Эндрю получил в июле приглашение на званый обед в честь приезда Нормана Блэчфорда — члена того же братства, что и Линкольн, и хозяева, частного эксклюзивного общества геев «Гамма Мю» (ГМ), в шутку называемого «голубой мафией» и выведенного и высмеянного Армистедом Маупином в «Городских преданиях» [39] Armistead Jones Maupin, Jr. Tales of the City , 2007. под названием «Клуб миллионеров». Это была идеальная с точки зрения Эндрю группа, если в нее проникнуть, — скрытная, слегка снобистская, полная потенциальных «сладких папиков».